Якубов Александрович - Кабак

О зарплате мы договорились. Прощаясь и конфузливо улыбаясь, Юра спросил:

– Если можно, у меня еще есть просьба. Я же кофеман. Нельзя ли мне за счет заведения в день выпивать две чашечки кофе?

– Да что ты, Юра! Какие две чашечки, пей сколько угодно, воскликнул я, вдохновленный тем, что у меня отныне появился такой волшебник, – и, улыбаясь, добавил: – Будет тебе кофе, будет и шоколад.

То, что Юра кофеман, я знал, но кофе для него – потребность. А была у Рыбакова еще и слабость – он обожал шоколад, обожал, как ребенок, и ничего не мог с собой поделать.

– Никогда и никому не позволяй такого, – строго заметил Рыбаков. – Это ресторан, хозяйство. А в хозяйстве все должно быть учтено. До единого куска хлеба. Сегодня ты мне кофе без ограничений позволишь, завтра у тебя официанты жрать будут от вольного. Здесь что, ресторан или благотворительная столовая? – Ну, тото же, – удовлетворенно хмыкнул он, увидев кислую физиономию незадачливого ресторатора.

*

С появлением Рыбакова я вздохнул с облегчением. Повара, официанты и все остальные, кого называют персоналом, враз почувствовали твердую руку профессионала. На третий день он предъявил мне целый список. Надо было срочно вызывать электриков – проводка никуда не годилась, купить для кухни ножи, разделочные доски, контейнеры для продуктов и кучу еще какихто вещей, о каких я и понятия не имел.

– Да и к зиме пора готовиться, – сказал Юра со вздохом и подвел меня к батареям отопления, задекорированным узорчатой чугунной решеткой.

– Это что?

– Батареи, что же еще?

– Нет, – покачал головой Рыбаков. – Это муляж. – Он просунул руку сквозь решетку и легко отодвинул батарею от стены. Она не была приварена к трубам, а просто прислонена. Гадыстроители и тут умудрились свинью подложить.

– И вот еще что, – добавил Юра. – Боюсь, с Сан Санычем придется расставаться. Пьет. И с этим уже ничего не поделаешь.

– Да с чего ты взял? – возмутился я, подавленный лавиной обрушившихся на меня проблем.

– Увидишь, – только и ответил Рыбаков.

И накаркал. Сан Саныч заболел. Позвонил по телефону, сказал, что сердце прихватило. После третьей «болезни» его действительно пришлось уволить: Сан Саныч оказался не просто алкоголиком. Он был запойным. Юра взялся за телефон, обзвонил кучу знакомых. К вечеру появился сушист Жора. Здоровенный молодой парень с трубным голосом, голова повязана банданкой с японскими иероглифами. Без лишних слов переоделся в курткукимоно, пошел на кухню, взял в руки нож, стал разделывать рыбу. «Хоть бы руки вымыл после улицы», – лениво подумал я, наблюдая за его ловкими манипуляциями с семгой. Но Юра был уже тут как тут. Ткнул Жору в спину, глазами кивнул на раковину и пошел себе дальше, не сомневаясь, что его молчаливое указание будет выполнено. Жора действительно повиновался беспрекословно. Так же беспрекословно слушались «академика» (так Юру прозвали в ресторане в первый же день) и все остальные, признавая за ним право приказывать.

Через пару часов услышал шум в зале. Какаято толстая баба кричала, что такие отвратные суши даже в супермаркете не продают. Не уступающий ей в габаритах мужик согласно кивал головой, но продолжал поглощать суши с невероятной быстротой, словно боялся, что отнимут. Юра конфликт уладил.

– Поговорите с Жорой, – предложил он мне, а то поставщики приехали, надо их отпустить.

– В чем дело, Жора, почему люди были недовольны? – я постарался придать своим интонациям максимальную строгость.

– Все нормально, шеф, – достаточно развязно и както даже снисходительно ответил повар. – Японская кухня для людей пока еще новая, можно даже сказать, экзотическая. Им просто хочется попробовать этой экзотики, чтобы от моды не отставать. А как правильно есть эти блюда, они и понятия не имеют, вот и портят вкус сами себе. Поэтому не получают нужных вкусовых ощущений. Вот вы, например, умеете есть японские блюда?

– Люблю, – ответил я довольно неопределенно, неосмотрительно дав своему говорливому оппоненту возможность для продолжения дискуссии, от которой тот получал явное удовольствие, к тому же уводя суть проблемы в сторону, вроде как на меня ее перекладывал.

– Любить и уметь – понятия разные, – тут же воспользовался Жора моей оплошностью.

*

По вечерам у нас теперь живая музыка. По рекомендации моих знакомых в зале поет Ляля Удальцова. Она уже исполнила несколько песен в эфире радио «Наш шансон», о ней поговаривают как о будущей звезде эстрады. Худая почти до анорексии звезда не выпускает изо рта сигарету, умудряется курить даже во время пения. Кофе пьет литрами, в отличие от Юры не спрашивая разрешения и не ограничивая себя. С аппетитом у Ляли тоже все в порядке, я даже не понимаю, как при таком аппетите можно оставаться такой изможденной. На этой почве у них постоянный конфликт с Юрой, он запрещает Ляле ходить на кухню. А вот сушист Жора самый горячий поклонник ее таланта. Когда нет заказов, сидит неподалеку от эстрады, всем своим видом показывая, что получает неземное удовольствие. Рядом с Жорой теперь неизменно находится его девушка (он называет ее невестой), голубоглазая крашеная блондинка с вечно обнаженными и влажными розовыми деснами. Девушка музыкальные пристрастия своего жениха разделяет и когда он млеет, томно прислоняется к его плечу, прикрывая глаза, надо полагать, от удовольствия. Такая вполне семейная идиллия, что и говорить.

В воскресенье вечером, как мне нашептали, идиллия продолжается у Жоры дома – Ляля ходит к ним в гости. Она рассказывает официантам и поварам, не сдерживая восторгов, что дома Жора (непревзойденный мастер японской кухни, которого здесь просто не ценят и не дают развернуться соответственно его таланту) угощает ее какимито невиданными блюдами и потчует икрой летучей рыбы, пояпонски – тобико, от которой Ляля, по ее собственному выражению, просто балдеет. На самом деле эта мелкая рассыпчатая и разноцветная икра идет на обсыпку и украшения японских блюд, и она довольнотаки безвкусна. Но Ляле, натуре музыкальной, видимо, важен не столько вкус, сколько необычные название и цвет тобико. Когда выяснилось, что икру летучей рыбы певица употребляет в тех же объемах, что сигареты и кофе, «академик» провел с Жорой профилактическую работу. Самым весомым аргументом стал эдакий «отцовский» подзатыльник, не больный, но обидный, после чего Жора признал свои ошибки и внес в кассу недостающую там сумму.

*

– Приехала кладовщица, – сообщил Юра както утром. – Она немного напугана. В том заведении, где Снежана раньше работала, были какието необузданные хозяева. Склоняли ее чуть ли не к групповому сексу. В общем, она оттуда сбежала. Поговорите с ней сами.

– Хорошо, поговорю, – согласился я. – Кстати, Юра, все хочу тебя спросить. Мы с тобой сто лет знакомы, я попрежнему к тебе на «ты», а ты мне чтото все выкаешь. Я понимаю, когда это при сотрудниках, но с глазу на глаз…