Надежда Волкова - Ива-иволга

Тот склонил голову на бок и обвёл взглядом всех троих, такая тоска стояла в глазах, что Ленка поёжилась.

– А я не хочу домой, – сказал бесстрастно. Неожиданно улыбнулся, расцвёл и ей: – Лен, как мы тебе?

– Стовосьмые, – не задумываясь, ответила она, глотая нежность к избитым пацанам.

Засмеялись и пошли домой. Отпустили.

Примерно через неделю Ленка с девчонками сидели на фартуках между грядками. Погода установилась хоть и пасмурная, но сухая и тёплая. Отдыхали, болтали, конечно же, о мальчишках.

– И ты что, ни с кем из них не целовалась? – спросила Галя, татарочка с соседней улицы.

– Нет, – ответила Ленка.

– Почему? – поинтересовалась Мира, маленькая симпатичная птичка, она проводила в армию своего парня и очень этим гордилась.

– Не знаю, – Ленка пожала плечами и почувствовала себя ущербной.

И, правда, почему? Ни один из пацанов никаких записок ей не писал типа «Давай дружить». Они итак дружили всю жизнь, куда больше? Никто, как и положено, не обнимал за шею, не притягивал за талию на вечернем променаде по махалле. Так и гуляли вчетвером, трепались, прикалывались да шаркали ногами.

Кстати, о походках и разговорах. Откуда взялась такая манера ходить – тоже загадка. Ни настоящего моря, ни океана, ни шаткой корабельной палубы на тысячу вёрст поблизости не сыскать. Однако передвигались вразвалочку как моряки, вальяжно покачивались с боку на бок и пришаркивали пяткой. А выходцев из Узбекистана и сейчас можно узнать по говору: чёткий, с акцентом на твёрдые согласные, но растянутый как эластичная резинка. Только слова-паразиты да ругательства выплёвываются резко, с оттяжечкой: «Чё ты, борзый? (Блатной, мудрый, дебил). Сленг тоже свой: ништяк, зыковско, шара-бара, бабай, братан, непременное «чёканье». Дурак (дура) сплошь и рядом, скорее обращение, чем оскорбление, и много чего ещё.

Невесёлые мысли усугубил досужий Лёнчик. С разбега плюхнулся на колени, пощекотал Галю за бок, та прелестно хихикнула и хлопнула его по руке. Он переключился на Миру, но она только презрительно скривилась. Ленка надулась – Мира почти мужнина жена, а с ней никто даже не заигрывает. Так обидно, хотелось треснуть Лёнчика чем-нибудь, но повода пока не подвернулось, поэтому недовольно спросила:

– Чё пришёл?

– Надо, пошли, – Лёнчик поднялся и закрыл собой тусклое солнце. Болячка на его лице отвалилась, розовая полоса пролегла от скулы к подбородку. Ждёт, не уходит, руку ей протянул. – Ну, идёшь?

– Куда?

– Много будешь знать, скоро состаришься.

Ленка нарочито медленно вложила Лёнчику ладошку, бесконечно долго поднималась Багирой (во всяком случае, верила в это), неторопливо отряхнула штаны на попе.

– Скажете, в туалет пошла, – бросила вниз и поплыла вперёд, выписывая кренделя. Нечаянно наступила на ком земли, нога подвернулась. Ленка тихонько ойкнула, но величаво понесла себя дальше на воображаемый трон. Ни у кого в школе нет троих, только у неё. И она уже давно не Таис Афинская, а Екатерина Вторая. Пикуля к тому времени перечитала, знала, императрица фаворитов меняла как перчатки. Вот и Ленка решила идти по такому же пути.

Через пятнадцать минут она об этом забыла. Лежала с пацанами в высокой траве, привалившись к испещрённому трещинами стволу. Налитые, вызревшие, больше кулака, такие яблоки называли «Розмарин». Зелёные с тёмно-бордовым бочком и белым восковым налётом, аромат густой и дурманящий. Раскусываешь и рот заливает соком, солнцем и летом.

Колхозный сад убран давно, а эти одинокие красавцы остались на самой макушке. Мальчишкам их достать как нечего делать, целый фартук набрали. Истомлённые погодой и нудной работой в поле, скинули куртки, на них и увалились. Нога на ногу да поглядывай в небо, на белый маленький диск за пеленой туч, на позднюю паутину, зависшую в осеннем воздухе.

Саня хрумкнул с одного бока яблоко и протянул Ленке:

– На, сладкое.

Она приложилась рядышком. Верно, медовое и свежестью отдаёт, на вкус чем-то на дыню похоже. Серый выхватил, взамен своё сунул, откусил и передал Лёнчику. Удивительно, тогда ничем не брезговали и ничего не боялись. С одних мисок железных ели, в арыке их пополоскали и чистенько. Чай недокипячёный из грязного титана похлебали, фрукты немытые об штаны обтёрли и готово. Но не болели, о кишечных инфекциях и не слышали. Если уж пронесёт, урюковый отвар или настой из гранатовых корок попил, угольными таблетками заел и снова здоров и бодр, иди, работай, приноси пользу государству.

– Балдеем? – военрук материализовался из ниоткуда с неизменной хворостиной в руках. Возвышается монументом, ухмыляется, морщинки у глаз гармошкой и шлёп, шлёп по сапогу.

Неохотно перетекли из лежачего положения в сидячее.

– Яблочко хотите? – спросил Лёнчик и раскрыл фартук. – Выбирайте.

Пахнуло душистым раем. Николай Петрович присел на корточки, взял первое попавшееся, поднёс к лицу и вкусно втянул ноздрями воздух.

– Где набрали?

– Туточки, – Саня ткнул пальцем вверх.

– Норму сделали?

Вразнобой ответили – ага, да, почти, одна Ленка как в рот воды набрала.

– Злобина, чего молчишь?

Карие глаза в вечном смешливом прищуре остановились на ней, усы приподнялись над улыбкой.

– Я тоже почти, – вздохнула и встала.

– Да мы ей соберём сейчас, – не замедлил поддержать Лёнчик.

– А куда вам деваться? – усмехнулся военрук и сел на Ленкину куртку против солнца. Сочно хрустнул яблоком, поглядывая одним глазом на неё, и спросил: – Как ты ими управляешь? Поделись секретом.

Пацаны хмыкнули, а она чувствовала, как её маленькую грудь нулевого размера распирает от важности, сзади распускается павлиний хвост, из головы и впрямь императорская корона лезет. И нисколько не тяжело её нести. А с кем целоваться…. Эту задачу она потом как-нибудь решит.

Вернулись затемно последним автобусом, Ленка задремала у Серого на плече. Подъехали к школе и вывалились в ночную прохладу. Лёнчик яблок Коле-Пете отсыпал, оставшиеся сразу поделили. В свете редких фонарей неторопливо пошли по дороге домой, на плече фартук висит, в руке сумка с посудой и яблоками. Спать охота.

Кодла вынырнула в конце школьного забора. Из-за домов семь тёмных фигур выросли из плоти, крови и агрессии. Впереди татарин-крепыш, рядом с ним русак длинный, остальные на полшага сзади. Сразу видно – чужие. Свои, махаллинские, просто так на абордаж не пойдут, все друг друга знают, делить нечего.

– Ринат, – процедил Саня, тормознул, спиной попятился к забору. Лёнчик с Серым поменялись местами, узел сопротивления за годы отработан до автоматизма – высокий Серёга по центру, пацаны с двух сторон.

Ленкину спину обсыпало каплями, в животе захолодело. Что делать-то? Оглянулась назад – у школьных ворот никого, Коли-Пети след простыл и улица пустынная.