Галина Коваль - Городские истории

Окно первого этажа родильного дома распахнулось. Мужские кисти рук легли на подоконник, и тут же появился и сам человек.

– Бери скорее кастрюльку, рукам горячо!

Роженица, лежащая у окна, забрала кастрюлю и поставила ее на тумбочку.

– Как он? – спросил мужчина.

– Спит… Ах, боже ты мой! Вы опять мне лаврушки в бульон накидали?! Меня же от нее мутит всю беременность.

– Так ты же родила уже.

– Я что, виноватая?! Только крышку приподняла, вся палата уже провоняла.

– Ну и я не виноват. Я его не варил. Это мамаша твоя.

– Взял бы сварил сам хотя бы раз в жизни.

– Взяла бы ты да простояла хотя бы одну смену у печи плавильной.

– Ой-ой-ой!

– Имя придумала? – муж пытался отвлечь жену от скандала.

– Как тут думать, когда лаврушкой воняет!

– Приду вечером.

Мужчина исчез с окна.

– Имя ему подавай! Ну что, я не права? Лаврушкой так и несет. – Женщина в сердцах хлопнула крышкой.

– Назови Лаврентием, в память о беременности своей, – посоветовала санитарка, моющая полы в палате.

– Что? Есть имя такое?

– А как же. Лавр! Смотри, как звучит!

Паук шевельнулся, и паутина под ним заколыхалась. Я поймал себя на том, что любуюсь пауком. Нет отвращения и желания его прихлопнуть. Надо же! Паук! Когда я в последний раз видел паука? Не помню… В детстве, наверное. Посмотрел на паука. Паутина под ним усилила колебания. Надо быть осторожным. Порву нечаянно. Что значит – порву? Я решил его оставить в моей квартире? Можно прихлопнуть раскрытым спичечным коробком и вынести в общий коридор, тогда его судьба мне будет неизвестна. Я приблизил лицо к паутине.

– Что думаешь по этому поводу? – громко и нарочито весело прозвучал мой вопрос пауку.

Паучьи лапки понесли тело к краю кружева.

– Да не паникуй так! Мне приятно твое присутствие. Паучьи лапки сложились, и тело паука легло на паутину.

– Отдыхай. Никто тебя у меня не тронет.

Как же не тронет? А домработница? Вот так помощник по дому! Квартира зарастает паутиной на глазах. Меня стал разбирать смех. За что плачу деньги!

В ванной комнате поднял корзину с бельем. Нет пауков. Огляделся по сторонам. Всюду кафель, стекло, пластик. Как тут выжить пауку? В спальне хотя бы пыль ежедневная с постельного белья. Чем ему питаться? Надо будет положить что-нибудь съестное для него.

Я чистил зубы и разглядывал себя в зеркало. Конечно, надо было нагнуться, чтобы не брызгать пастой на стекло и кафель, но я же Лавр. В детстве, когда изучал историю Древнего Рима по школьному учебнику и просматривал фильм по этой же теме в классе, мне врезались в память лавровые венки на головах римлян. Объяснить почему, не смогу. Венки надевались на голову великим спортсменам, поэтам, политикам. В торжественной обстановке в лучах солнца и блеске золота стояли эти люди с гордо поднятой головой, на которой топорщились листья лавровой ветви. Съемки велись позицией «снизу», потому и величие этих людей неслось ввысь, в небеса, и казалось, ему нет конца. Небо чиркали кончики лавровых листьев, и небу было щекотно. Солнце щурилось на нем, смеясь над человеческими слабостями. С тех пор связал я свое имя с этой картинкой. Ни одну из перечисленных профессий в номинации «Лавровый венец» я не освоил. Я – мужской парикмахер. Стилист. Лет десять назад меня осенила идея, и стал я вершить на головах клиентов начесы, сбрызгивая их лаком и делая из пучков волос этакие торчащие стрелки при гладких волосах на висках. Первому клиенту это понравилось, и он имел успех на вечеринке в одном из известных заведений нашей Москвы. Ко мне повалил народ. Народ в известном смысле замысловатый, но денежный. Так мое имя и мое детское пристрастие принесли мне известность и материальный достаток. Парикмахерская, в которой я работал на тот момент, вскорости стала моей собственностью и название стала носить громкое и запоминающееся – «Лавр».

Стою у зеркала в ванной. Зубы почистил. Брился вчера. Отращиваю трехдневную щетину для воскресного выхода в свет. Мир перевернулся, и некоторые мужчины стали проводить у зеркала больше времени, чем женщины. Могу отнести себя к этим мужчинам, но это чисто профессионально проведенное время. Много раз задавался вопросом, как может нравиться щетина женщинам. Гладко выбритый отец всегда волновал маму. Гладко выбритым он был только по утрам, и мама с ироничной грустью прижималась к уходящему на работу отцу.

Верхняя пуговица у рубашки не хотела слушаться моих пальцев. Быть мне сегодня без галстука! Так и быть. Я кладу галстук на место. У двери, надев ботинки, тут же их снимаю. Нестерпимо захотелось еще раз взглянуть на паука.

– Ухожу я. – Присел у кровати и приблизил лицо к паутине. Она заколыхалась, и паук превратился в черный шарик. – А ты оставайся.

Потом уже, в течение рабочего дня я буду вспоминать паука, и на моей душеньке будет от этого почему-то тепло.

Сегодня в моих руках окажутся сразу две звезды и пара заблудших овец в голубом мареве искусственно придуманной любви. Если успею, конечно. Обожаю общаться с ними и наблюдать за ними. Ничего личного. Бизнес. Столько накопилось знаний о них, что в старости напишу книгу.

Звезда встала, я отошел в сторону.

– Прелесть!

Звезда вертелась у зеркала так, что могла свалиться с голубого небосклона, в котором парила где-то лет пять и выглядела на них же из-за повадок и манер.

– Правда?

– Без сомнения!

Меня чмокают в обе щеки по очереди и оставляют след парфюма, что я терпеть не могу, да куда деться. Пришло время второго ленча, а учитывая, что первого вообще не было, становится радостно вдвойне.

– Случайно не знаешь, что пауки едят?

Я откусил от куска замысловатого пирога, принесенного мне звездой, и посмотрел на друга Гордея. Вот уже третий месяц он безуспешно пытается перенять навыки моего ремесла. Причем бесплатно. Зачем? Да просто так… Ему все знать хочется. Сейчас он так отпуск свой проводит.

– Пауки? Сбрендил? Как шагнул на пятый десяток, так и начал сходить с ума потихоньку.

– С самого краешка стою, а ты уже готов меня гнать этой цифрой неведомо куда и, главное, зачем?! Да, мне нужно знать, что они едят.

– Загляни в интернет и кликни.

– И загляну…

– Тебе что, благодарный клиент подарил экзотического паука?

– Нет. Он сам пришел. Или кто-то его занес на себе.

– Паук такой большой?

– Паук такой маленький, что его можно не заметить на собственной одежде.

– Ты предполагаешь, что это сделал я?

– Это сделал ты. В твоей берлоге они водятся точно.

– Тогда отдай его мне назад, раз он моя собственность.

Мы сидели за высокой стойкой, имитирующей бар, на высоких стульях. Панно из мелкой мозаики под руками оставляло клетчатый след на наших руках. Когда Гордей подносил ко рту чашку с кофе, следы были мне видны, потому что рукава своей рубахи мой друг завернул, подражая мне.