Мирьяна Солдо - Моё Сердце победит

Мне было больно слышать эти обвинения, но я понимала, почему подозрения пали именно на меня. В селе, где все друг друга знали, я была чужаком. Я даже говорила иначе. Язык в Югославии был один, но в Сараево, где я росла, преобладал его сербский диалект, и он заметно отличался от хорватского, распространённого в Меджугорье.

В общем и целом местное население нас поддерживало. Я считала, что по-другому и быть не может, ведь все были тому свидетелями и знают, что мы говорим с Богородицей. У меня не укладывалось в голове, что люди стоят у нас за спиной во время явления и не видят того, что видим мы. Казалось совершенно невероятным, что в моих словах можно сомневаться – я бы никогда не стала лгать о чём-то настолько святом. Как бы там ни было, меня в те дни интересовало одно – снова увидеть Её. Я жила больше на Небе, чем на земле, и меня не волновало, что говорят родители, священники, милиция. Каждый день я жила исключительно ради момента, когда приходила Она. Всё остальное казалось неважным.

Вечером 25 июня Марко со своими родителями и двумя братьями выехал из дома в Мостаре на семейную встречу, на которой должна была присутствовать и я. У него были большие планы на тот вечер. Он наконец собирался попросить меня стать его девушкой. Когда они ехали по Читлуку, их машину остановила тётя Марко – она увидела их и махнула рукой. Его отец остановился, и тётя подбежала к окну вне себя от возбуждения:

– Вы знаете, что случилось в Меджугорье?

– Нет, – ответила мама Марко, – что?

– Шестеро детей утверждают, что видят Богородицу!

Марко подался вперёд:

– Что это за дети?

Тётя перечислила визионеров, и, когда прозвучало моё имя, у Марко упало сердце.

«Вот и всё, – подумал он. – Всё кончено».

Он знал, что я никогда не вру, и поверил сразу же, но решил, что случившееся сильно меня изменит. Его мечты о нашем совместном будущем рухнули. Я же была целиком захвачена событиями предыдущего дня и была не в состоянии присутствовать на той семейной встрече. Так Марко остался наедине со своими переживаниями.

За прошедшие годы дядя Шимун, тётя Слава и двоюродные сёстры очень хорошо узнали меня и понимали, что я говорю правду. Они никогда не видели меня такой возбуждённой, испуганной и набожной. Сёстры и тётя задавали мне много вопросов о Божьей Матери и внимательно слушали, что я о Ней рассказывала. Дядя Шимун полностью меня поддерживал, стараясь в то же время не быть чересчур навязчивым. Он понимал – мне нужно побыть наедине с собой, чтобы осознать происходящее. Бабушка Ела тоже мне поверила. Она заметила и как много я молюсь, и кое-что ещё.

– У тебя лицо стало другим, – как-то сказала мне она.

– Что ты имеешь в виду, бабушка?

Она наклонилась ко мне:

– Твоё лицо как будто что-то освещает.

Для моей бабушки вера значила всё. В своё время, за много лет до описываемых событий, на её долю выпали немыслимые испытания. После начала Второй мировой войны бабушка, её муж Мате – мой дед с маминой стороны – и их пятеро детей жили в Меджугорье. Как и большинство семей в то невероятно тяжёлое время, они возделывали землю и боролись за выживание.

Я никогда не знала деда, но выросла на рассказах о нём. Моя мама и дядя Шимун безмерно любили своего отца. Он был приветлив и великодушен. Люди в селе ценили его за основательность и часто обращались за советом по важным для себя вопросам. В ту пору в Герцеговине приходилось много и тяжело трудиться, чтобы прокормить семью, но даже огромный запас прочности не помог деду в неспокойные дни, когда власть захватили коммунисты.

Молодых людей часто призывали на так называемые «добровольные рабочие акции», которые на самом деле являлись далеко не добровольными трудовыми лагерями. Когда забирали Нико, сына Елы и Мате, он взглянул на мать и сказал: «Не вернуться мне живым!»

К сожалению, страхи Нико сбылись. В один страшный день представители власти привезли бабушке его тело и сказали, что он погиб от несчастного случая. Такое горе подкосило бы любую мать, но она каким-то образом смогла подавить боль и пройти пешком пятнадцать километров до того места, где в поле работал мой дед. Она не хотела, чтобы он узнал о гибели сына от кого-то другого.

Через недолгое время после смерти Нико – дяди, которого я уже никогда не узнаю – власти предъявили моему деду ничем не обоснованное обвинение в национализме. Без предупреждения и без обоснования однажды ночью коммунисты просто пришли в дом и забрали его.

Тогда подобные ужасные вещи были в порядке вещей. В каждом селе у власти находились шпионы. Сдать государству «врага» (неважно, правдив был донос или являлся лишь чьей-то местью) значило обеспечить себе «светлое будущее» в коммунистической партии. Много ни в чём не повинных людей было убито и брошено в безымянные могилы.

Месяцы шли, а Мате не возвращался. Тогда Ела поняла, что и он тоже мёртв. Она так никогда и не узнала, где похоронен муж. Когда отца забрали, моей маме было всего девять лет. На собственном опыте испытав жестокость режима, она редко говорила о Мате, боясь провоцировать коммунистов. Даже когда мама переехала в Сараево, органы постоянно напоминали ей, что она под наблюдением как дочь своего отца. Её предупредили о возможных серьёзных проблемах, если она будет распространяться на рабочем месте о нём, о религии или о чем-то ещё столь же «неуместном».

Для меня бабушка была настоящим героем. Потеряв мужа, она осталась нищей вдовой. Пятерых детей она поднимала в крайней нужде. Этот подвиг она приписывает исключительно Божьей милости. Когда начались явления, бабушке Еле было восемьдесят лет. Её вера была испытана огнём и очищена десятилетиями молитвенной жизни. Для меня было большим утешением, что она сразу же поверила моему рассказу. Она знала, что я никогда не стала бы врать, а особенно о том, что свято.

Твёрдая вера бабушки не была чем-то исключительным. Абсолютное большинство людей в Меджугорье жили ради Бога. Ещё до начала явлений семьи каждый вечер вместе читали Розарий. Молитву обычно вёл самый старший её член. Мы тоже собирались после ужина в доме моего дяди. Бабушка очень серьёзно относилась к своей роли и после Розария начинала молиться за священников, за больных, за беременных и за всех, кто только приходил ей в голову. В детстве нам казалось, что эти молитвы никогда не кончатся.

Но благочестие не сводилось лишь к молитве Розария – жизнь в Меджугорье почти полностью строилась вокруг веры. Например, по религиозным праздникам люди никогда не работали в поле, а это многое говорит об их отношении к Богу: поле было единственным источником пропитания и выживания. Гора, возвышающаяся над селом, с большим бетонным крестом на вершине – ещё одно неизменное свидетельство их любви ко Христу. В 1933 году настоятель прихода, францисканец отец Бернардин Смолян вместе с прихожанами решил возвести крест в честь 1900-летней годовщины Распятия. Гору стали называть Крыжевац 2 2 От хорв. križ – крест. – Прим. пер. . Десять лет спустя коммунисты убили отца Бернардина и ещё целый ряд священников.