Владимир Травин - Плацкартные монологи. Анекдоты и миниатюры

Вы, верно, уже догадались, что произошло между девушкой и другом Жиля. Сухое сообщение об этом событии и просьбу о расторжении с ним брака Жиль получил уже где-то на середине Северного морского пути. Герой сплюнул, отправил во Францию свое согласие и двинулся дальше к заснеженной Чукотке. А в далекой Нормандии коварный дружок взял русскую красавицу за руку, заглянул в синие очи и прошептал: «Любимая! Я не смогу прокормить нас обоих, тебе нужно найти работу…»

В Нормандии – нет проблем! Вот вам рыбный консервный завод.

Дружок мой Олежка, а сегодня Олег Александрович, хирург-стоматолог работает по четным в частной клинике с утра, а после обеда в муниципальной, ну, а по нечетным – наоборот. Это я так, к сведению. Кстати, в государственной организации он никак не лечит, а только зубы рвет. Человек не малых размеров, Олег Александрович, с утра в кабинете, оторвавшись от книжки по военной технике, отворяет дверь кабинета, и вполне дружелюбно приглашает первых двух пациентов, через минут пять, сделав гражданам обезболивающие уколы, приглашает следующего. И пошла карусель, где огромный корпус Олежки надвигается на приговоренного и:

– Ну-с, какие проблемы? – а в руках-то блестящие клещи!

Только хруст, да звон ударяющихся о металл вырванных зубов…

В конце рабочего дня в кресло садиться молодая девушка, блондинка.

Врач :

– Я вас слушаю?

– Мне надо удалить внизу второй зуб, – и девушка тычет пальчиком в свой ротик.

Олег Александрович внимательно смотрит, и замечает, что по счету зуб, ну никак не второй, ни при нормальном (стоматологическом) счете, ни при счете от конца челюсти…

– Простите, а почему вы этот зуб называете «вторым»?

– Ну, как, вчера я удалила первый, а сегодня второй!

В Байдарскую долину в Крыму меня привёл Евгений Стародубов. Поднимались с каким- то невероятным весом за плечами от Мухолатки по Чёртовой тропе. Каждый раз, проходя этот путь, я удивлялся, что, согласно историческим источникам, эта тропа когда то была гужевой дорогой. Перевалив за хребет, мы упёрлись в домик лесника. А что было делать? Домик был открыт, лесника не было. Он пришёл только к вечеру босиком. Ходил в Узунжу в новых не разношенных сапогах и стёр ноги в кровь. А избушка то открытая – это его обокрали – два ружья, барахло всякое, еда. А главное, не торопились, разожгли печку, выпили, потом ушли. В печке, в духовке сушились старые сапоги – они сгорели.

Мы его накормили, подлечили ноги, стали просто корешами. Он нам рассказал про жизнь – злодейку. Ничем она не отличается от тысяч других: Застал жену с любовником, он капитан морской пехоты, провел головою мужика по батарее, и стал лесником.

Через два дня мы собрались в пещеру. Да! Это не пещера была, а геологически, «отпорная трещина склона». Мама- мия! С полным снаряжением, с подземным лагерем… Проще не вспоминать.

А позже, я был в этих краях ещё несколько раз. Часто имя нашего лесника играло роль пропуска через кордоны заповедника. И как то, завез я туда команду из шести человек: Англичанин Чарли Селф, его жена Галя, мои женихающие друзья, и я с подружкой. К тому времени кордона уже не было. Мы спустились к Родниковскому, к тайному тогда ещё озеру, и заглянув в п. Скельская, прошли Малый каньон Крыма. По речке шел довольно сильный поток, даже для весны. Кроме того, жара невероятная на открытых пространствах, и наконец, выход из каньона в распоре, в обнимку с раскоряченным посереди меандра деревом, сыграли свою роль.

Разбили палатки, повечеряли, даже не пили, но весь наш переход сильно расстроил мою спутницу. Какие то разборки, претензии, скандалы, истерики – что всегда глупо выглядит на фоне природы. Чуть повевал ветерок, шумели водопады в каньоне, ещё тлели угли костра. Я вылез из палатки, зачерпнул уже остывшего чая, и увидел внутри кружки отраженную с неба звезду. Медленно, не торопясь, я втянул её в себя. Звёзд на небе немного убавилось.

Когда Вова сдал государству свой дом в обмен на благоустроенную квартиру, дети уже уехали в Москву, а жену зарезали по-тихому в пьянке. Жить Вове стало негде, и он поселился у Андрея. Полностью заросший вонючей шерстью, презирающий баню, клещей и кожные болезни, хозяин квартиры – суперпрограммист – был вполне чистоплотным… Ну, как он сам считал: то есть мусор с рабочего стола он смахивал ладонью на пол, а пространство ниже стола Андрея не интересовало. Дабы, хоть как- то навести порядок на этом уровне, Вове приходилось веником разметать дорожки чистого пола, что бы в последствии было легче убирать постоянно растущие шпалеры грязи…

А попал-то Вова на Камчатку уж совсем неожиданно.

Коренного москвича, ни друг, ни брат, ни сват, а так – седьмая вода на киселе – двадцать пять лет назад пригласил посетить далекий полуостров. Вова приехал, посмотрел, был очарован и остался. Стихи Бродского, жена и две дочери приехали через месяц. А еще через месяц, уже устроившись на сейсмостанцию, Вова повстречал благодетеля.

– Ну, надо прописаться, – заключил «ни брат, ни сват».

Дом заперли снаружи, дверь, также снаружи, подперли бревном, а окна забили досками крестообразно. Заранее несколько ящиков водки и еды занесли внутрь. Электричество отключили за ненадобностью. В горницу сами пролезли не без труда через узкую, незаметную форточку.

Через два дня жена-пьянчужка спохватилась, и по только ей известным чувствам, нашла сказочный дом. Она залезла на чердак и пыталась попасть к вожделенной водке сквозь потолок. На шум и крики друзья не отвечали еще день, потом сдались. Прописка осталась московской…

В июле в подмосковье при жарких летах часто бывают такие тихие рассветы. Ни единого звука, ни крика птицы, только, может быть, всплеск рыбы в теплой воде нарушит эту бесконечную тишину. Легкий туман лежит на водной глади, безмолвные мальки качаются под водой у опор пирса, и уже первые намеки осени-редкие желтые листья-стоят у причалов, как новые корабли.

Таким безмолвным утром курил я на крыше мостика с капитаном двухпалубного судна Михаил Петровичем Горюновым.

Капитан никогда не пил вина, а за пивом ходил через все водохранилище к Бухте Радости в Сорокинский магазин. На рейде судно разворачивалось, и Петрович гаркал в громкоговоритель:

– Маша, пиво есть?! —

Маша выходила на берег из избы, отвечала отрицанием, т.е. махала рукой вниз, как роняла что-то, и мы, продолжив разворот, отходили в акваторию.

Водку же привозили обычно гости и многочисленные знакомые-не нас, а корабля. Вся это братия полностью соответствовала яхтенному закону о приходе и уходе стаканов на судне. Закон прихода и ухода стаканов на судне гласит: