Владимир Соколов - …И при всякой погоде

Хотя встреча с Димой Петуховым почти всегда грозила побоями, он бывал удивительно вежлив и дружелюбен, когда ты виделся с ним один на один. В пятом классе случилось немыслимое – меня взяли в команду. Соревнования назывались «Веселые старты» – и ехали мы в другую школу, чтобы занять там последнее место. Но меня это не огорчало ничуть. Я ходил в майке с названием команды – и был в числе избранных. Избранным был и Дима. После одной из снежных битв (где мы сражались рука об руку) нужно было ехать. Мы вместе возвращались домой и шли по непривычной дороге – той, где ходил Фадеев. Я чувствовал себя как первоклассник, идущий рядом с пятиклассником, снизошедшим до того, чтобы составить тебе компанию – и даже получавшим от этого некоторое удовольствие. Дима был весел и привычно самоуверен – я старался выглядеть так же. Разгоряченный после боя, он брал с земли снег – и ел его. В этом простом действии заключалась вся сила и смелость простого пятиклассника, становившегося вдруг значительнее, серьезнее и взрослее. Дима Петухов был обычным хулиганом – но та естественность, с какой он поглощал и выплевывал снег, делала его свободным и независимым. Он сражался, победил и заслужил свою порцию снега – охладить лицо и пыл. Мне это представлялось немыслимым. После каждый битвы я удивлялся, что сумел не простудиться и приходил на следующий день здоровым. Получить снежок за шиворот или отворот сапога было уже верхом беспокойства. Мысленно я начинал видеть бабушку, с тревогой вопрошавшую, отчего это я кашляю и хлюпаю носом. К утру обнаруживались красное горло, озноб и – в лучшем случае – тридцать семь и семь. Таблетки, кошмары, никакого компьютера и – в лучшем случае – полторы недели пропуска. Но так бывало нечасто – почти никогда. Я волновался, фантазировал – но оказывался все так же здоров.

В любом случае, есть снег казалось безумием. Но Дима ел его – и ехал потом на соревнования. Что-то в этом мире было не так, как я думал. Что-то запрещалось одним и дозволялось другим. Я причислял себя к первым. Почему-то так выходило всегда. Так, я никогда не ходил в бассейн. Считалось, что у меня аллергия на хлорку – и после единственного моего «погружения» тело мое покрылось пятнами. Из-за этого каждый год мне выписывали справки. У меня было освобождение. Поначалу объяснение это казалось мне правдивым. Каждому, кто меня спрашивал, я серьезно отвечал – у меня аллергия. Все, кто отлынивал от занятий, сидели в специальной каморке. Народу собиралось немало. Мы знали друг друга в лицо. Я был постоянным членом клуба – старейшим и почетным. Одни бывали у нас неделями – и затем исчезали. Другие приходили часто – но с перерывами. Третьи – на денек-другой. Я чувствовал заслуженность своего положения – но куда сильнее испытывал облегчение. Чем старше я становился, тем труднее было поверить, что я окажусь когда-нибудь в бассейне – и действительно буду плавать. Особенно страшным казалось то, что я жутко отстал – и уже никогда не нагоню остальных. С каждым годом чувство неловкости за свою «болезнь» становилось все сильнее – и все труднее было сохранять уверенность. Новые члены клуба смотрели на меня привычно – но с легким удивлением. Сколько же он будет сидеть тут? Вечность. За эту вечность мы перепробовали множество игр. Здесь рассказывались анекдоты. Здесь составлялись заговоры. Здесь мы дрались с Никитой. Здесь был разбит мой телефон. Меня впервые схватили за ухо и поставили в угол – тоже здесь. Здесь я провел десять лет.

Многое запоминается из-за влюбленности. История моей школьной жизни – история влюбленностей. Начальная школа – Рита Островская. Тогда чувство было неотчетливым и детским, выражаясь в желании видеть постоянно и быть поблизости. Позднее стало сильнее, но не серьезнее и глубже – грубее. Пятый класс – Лара Милюкова. Она перевелась к нам в тот год, на первых неделях сентября. Я, как и всегда, болел. Выход с больничного был тяжелым и мучительным временем. Мысли об отставании не отставали ни на минуту. Войдя утром в класс, я обнаружил там незнакомую девочку. Я был поражен. Как и все новички, она сидела сзади. Был урок литературы. Дома мы рисовали богатыря – былинного героя, придуманного самостоятельно. Рисунки спрашивали не со всех. Лариса Федоровна заставила нас голосовать. В числе победителей оказалась новенькая. Богатырь ее был великолепен. Так я понял, что Лара – особенная. Во время голосования ее называли по имени, ее фамилию знали – она училась не первый день. Это открытие поразило меня – уже второй раз. Стараясь отвлечься, я поглядывал на доску. Там висел богатырь. На длинной лошади и с длинным копьем, утонченная внешность Алеши, но по виду – Добрыня. Зеленый и в шлеме. Я голосовал за него. В воздухе нарастало что-то тяжелое, я чувствовал это. Тяжелело мое сердце, сжимавшееся при мысли о человеке, с которым я не был знаком – но с которым познакомиться требовалось. Я знал, что не решусь на это сразу, не подойду и не поздороваюсь на перемене. Буду оттягивать. Оттягивать, сколько возможно. Так, момент моего знакомства с Ларой камнем повис на душе, маяча в далекой и грозной перспективе. Но я не запомнил его. Я уже говорил ей Лара, а она мне – Астахов.

После – первое ключевое событие, конец второй четверти. Большой перерыв между уроками заставил нас спуститься в раздевалку и ждать. Нас был немного. Лара и Ира Талызина, Аня и Коля Зацепин, Тимур и Саша Терешков – и Петухов поблизости. Всех названных (в их числе – и меня) связывали определенные отношения. Тимур, Коля и Саша относились к «друзьям» – но слово это понималось в каждом случае по-разному. Больше всех на меня походил Коля – как внешне, так и по образу мыслей. Под «образом мыслей» понималось одно единственное сходство – интерес к девочкам. Проявлять его должен был каждый мальчишка – но среди моих товарищей интерес этот был мне не известен. Вероятно, он умело скрывался – но мастером скрытности был и я. Открыто проявлял его только Коля – объектом же обожания становилась Лара. Своей любовью он делился со мной – о моей же вряд ли подозревал. Не считая страсти к взрывам и убийствам, Саша был скромным и безобидным мальчиком. Истории о «сундучке», восторженные крики об оружии, керосин, порох, динамит – все это звучало и пахло не слишком, но было терпимо и по-своему весело. Саша был веселым. Саша был вежливым. Саша был артистом. Но главное – Сашу не воспринимали всерьез. Саша плохо учился. В шестом классе он уехал в Тулу. Тимур был непостоянным. Об этом говорилось раньше – и будет сказано позднее. Главным же было то, что Тимур враждовал с Ирой. Местных «Ангелов Чарли» она представляла вместе с Ларой и Аней – Тимур враждовал со всеми. Я видел иначе. Противостояние двух лагерей (во втором – и мы с Колей) было своеобразной игрой в любовь, в которую играют дети, не умеющие признаваться в чувствах – серьезно и в лоб. По этой причине выражалась она грубо и по-детски – в виде пинков и поколачиваний. Бьет значит любит – про это слышали все. Но серьезных травм любовные заигрывания школьников не приносили. Болезненные для того возраста ушибы, неприятно, обидно – но не более. У мальчиков – кулаки, у девочек – каблуки. Равновесие достигалось. Противостояние же наше становилось событием, вызывало живейший интерес, вовлекало. Мы жили в мире зубрежки и послушания, школьных столовых и классов, детских шалостей и обид. Здесь же было иное – манящее и взрослое, либо – его прототип. Ира представлялась хитрой и коварной женщиной. В сравнении с Аней – насмешливой и гордой наблюдательницей – немного простоватой и грубой – но все же опасной исполнительницей. Во главе сладкой троицы незримым божеством высилась она – моя ненаглядная. Ослепленный я был уверен, что и Тимур поклоняется ей, притворяясь. Вражда с Ирой – прикрытие, Аня – не так хороша, не так интересна, не высшая награда. Лара – да.