Ирина Подойницына - Правее на солнце, вдоль рядов кукурузы

Николай Павлович был удивительным человеком. Я рада, что была знакома с ним. Он был, на мой взгляд, настоящим питерским интеллигентом. Он вырос, действительно, в культурной семье. Его мама – та самая, с брошкой – пережила блокаду, она запрещала растапливать камин книгами, менять их на еду, она мужественно сохранила семейную библиотеку почти в неприкосновенности. Образованная женщина хотела, чтоб Николай Павлович играл на фортепиано, и он учился музыке, чтобы угодить матери. Когда я жила на Марата, Николай Павлович иногда музицировал на фоно, но руки у него были уже не те, костяшки пальцев были увеличены из-за артрита и тяжелого физического труда на заводе. Николай Павлович не мог бросить и предать свою жену, больную безвольную женщину. Он даже голос не мог на нее повысить. Они никогда не ругались. Я не слышала от мужчины ни одного матерного слова. Интеллигентность – это внутренний нравственный стержень, ответственность за старшего по возрасту или больного. Это в характере Николая Павловича было.

Когда я уезжала из Ленинграда, Николай Павлович и Елена Николаевна, и еще соседи из других комнат пришли проводить меня. Николай Павлович подарил мне медаль «За оборону Ленинграда». Я стала усиленно отказываться, но это было бесполезно. Николай Павлович прикрепил медаль на лацкан моего фланелевого халата.

– Ирка, мы тебя награждаем, за то, что ты прожила вместе с нами почти пять лет. За то, что ты нас терпела и прощала. За то, что поняла, кто мы такие, ленинградцы. Теперь ты нас не забудешь…

Соседи захлопали в ладоши и засмеялись. Все прониклись пафосностью момента.

Ну вот я и не забыла.

***

О культуре. Когда я приехала в Ленинград, с Крайнего Севера, я испытала настоящий культурный шок. Мне было страшно за свою неосведомленность во многих вопросах и временами даже дремучесть, хотя я прибыла в Питер с золотой медалью за окончание школы. Мои родители наивно полагали, что золотая медаль даст мне большие преференции в жизни. Я, действительно, поступила в Ленинградский Государственный Университет им. А.А. Жданова, сдав только один экзамен и меня сразу же зачислили в ряды студенчества. Студенческий билет мне вручил профессор Сергей Васильевич Смирнов, фронтовик и гуру советской партийно-советской печати. На этом преференции закончились.

Я, конечно, ходила на все лекции, все записывала (у меня до сих пор сохранились аккуратные конспекты) и дисциплинированно готовилась к семинарам. Мне было неудобно вести себя по-другому, ведь ленинградская профессура оказала мне доверие – я должна была доказать, что я настоящая отличница.

Но на самом деле меня интересовали другие вещи – мне хотелось постичь культуру этого города, все ее направления, все ее стили, понять и изучить трансляторов культуры и ее кумиров. Вначале я снимала квартиру с Ирой Семенютой на проспекте Науки. Я отрезала свою длинную, до колен косу и сделала модную химическую завивку. Мы с Ирой сидели на кухне напротив хозяйки нашей квартиры Софьи Яковлевны Ерошиной, ленинградской интеллигентки и слушали ее наставления, как вести себя в Ленинграде.

– Девочки, жизни вас научит сам город. Совсем не обязательно ходить на все лекции. Ходите на лекции только тех преподавателей, которые достойны вашего внимания, которые не пересказывают учебники, а выражают свое мнение. Остальные преподаватели вам не нужны, они просто жалкие функционеры от образования, – хозяйка-интеллигентка снисходительно улыбалась, видя, как мы пугливо смотрим на нее. Ее мнение казалось нам слишком радикальным. Но ей стоило верить, ведь Софья Яковлевна сама была преподавателем и в прошлом директором крутой школы. – Лучше ходите в театры, на концерты, на выставки свободных художников. Здесь есть такие художники и музыканты, которых не встретишь в других городах. И чаще встречайтесь с мальчиками! Что может быть лучше студенческой любви! а 5 курсе выйти замуж, – сказала интеллигентка и лукаво, подсмеиваясь посмотрела на нас.

Она заварила кофе в турке и размяла сигарету «Родопи» в руках.

– Свободные художники и музыканты часто устраивают выставки и концерты в чьей-нибудь квартире, это называется «квартирник», – уточнила хозяйка.

Мы с Ирой Семенютой вконец засмущались. Ира была такой же, как и я, воспитанной домашней девочкой. Наставления хозяйки нас испугали. Ленинград представился нам городом соблазнов, обманов и каких-то сложных подтекстов, которые мы пока боялись постигать. Внешне он был очень советским городом, но хозяйка намекала нам на то, что был и другой Ленинград – в нем жили свободные художники и музыканты, а на «квартирниках» собирались странные личности. Мы с Ирой Семенютой решили, что пока мы не будем углубляться в эту тему. А вдруг эти соблазны увлекут нас и собьют с пути?! Ни на какие «квартирники» ходить не будем – а вдруг влипнем в историю, нас закроют там и не выпустят, привяжут к стулу и будут заливать нам в горло вино. Ну нет уж, лучше мы будем «обитать» пока в студенческих аудиториях!

Однако такое «школьное» настроение длилось у меня недолго. Я решила окунуться в пучину культурной жизни Ленинграда. Я отправилась на Финляндский вокзал, там рядом был отличный магазин «Грампластинки», купила диск «Джаз Чижика» и стала слушать Дж. Гершвина, а потом купила билет в Филармонию им. Д.Д. Шостаковича на настоящий концерт, где симфонический оркестр исполнил «маленький кусочек» из «Порги и Бесс». Мелодию «Колыбельной Клары» я обожала и слушала ее на главном своем «приданном» – магнитофоне «Весна» или заказывала на радио, в исполнении Эллы Фицджеральд или Дженис Джаплин. Я стала посещать ленинградские театры: Большой Драматический театр, там правил бал режиссер Георгий Товстоногов. Билеты достать было практически невозможно. Ходила в театр им. Ленсовета, на спектакли, которые ставил режиссер Игорь Владимиров, чаще всего для своей супруги великолепной Алисы Фрейндлих. Я любила Александринский театр – мне он представлялся настоящим имперским классическим театром. Мне нравились огни вечернего Невского, когда я возвращалась со спектакля домой. До сих пор сохранились театральные программки той поры.

Сегодня, 40 лет спустя, что прошли-пробежали с тех счастливых студенческих лет, я все же умудрилась найти эти несколько программок, которые чудом сохранились в моих бумагах и теперь просматриваю их с удовольствием и даже с пиететом. Вот, например, держу в руках программку концерта испанской гитаристки Ренаты Тарраго, Большой зал Филармонии. У меня в этой программке отмечено «Арабское каприччио» – видимо, больше всех понравилось мне. И, наверное, меня увлекло то, что эта пианистка приехала из Испании. Вряд ли бы я смогла услышать таких музыкантов мировой величины у себя на Крайнем Севере! Сохранилась программка за 6 копеек «Порги и Бесс», музыкальной драмы, которую я прослушала в Малом театре Оперы и Балета. Наконец-то я прослушала свою любимую драму от начала и до конца, что называется, живьем. Как будто побывала на Бродвее. Есть программка из Ленинградского мюзик-холла Ильи Рахлина. На этой сцене я слушала концерт Сергея Захарова – до его тюремного заключения и после. Сергей Захаров так и не смог прорваться в «первые ряды» шоу-бизнеса, по некоторым выводам критиков. Но для меня тогда, в начале 70-х Сергей Захаров представлялся символом свободного западного певца – во-первых, об этом «говорил» его голливудский облик, во-вторых, в то время он уже был победителем международных конкурсов «Золотой Орфей» в Болгарии и «Сопот-1974» в Польше. Есть программки Ленинградского Государственного Академического Театра Комедии. Но больше всего у меня осталось программок театра им. Ленсовета, видимо, я больше всех любила этот театр – «Земля Обетованная» по Сомерсету Моэму, «Круглый стол под абажуром» Вл. Арро, «Победительница» по А. Арбузову. Я даже знаю бар, в котором любил бывать И. Владимиров, я тоже заходила в него – это бар «Колибри» на Садовой.