Алина Ермолаева - Бабочка на апельсиновой дольке

С отцом они разговаривали нечасто, он завалил себя работой, приходя домой поздно и всегда очень усталым, и Надя, будучи девочкой смышленой, понимала – работа для него единственное лекарство от того, чтобы не думать о своей трагедии. И хотя он старался не показывать дочке своей печали, она не могла ее не заметить. А ей отчаянно хотелось, чтобы он был счастлив, она даже была не против, если бы он женился на одной из маминых подруг, тете Вере, например, которая всегда была к Наде очень добра. Но отец даже смотреть ни на кого не хотел.

– Есть моменты в жизни, когда действия ни к чему, – поделился он как-то с дочкой. – Иногда нужно просто затаиться и ждать. Это как бороться со штормом в открытом море, находясь там в маленькой шлюпке. Разве ты способен победить эту стихию? Все, что ты можешь сделать ради своего спасения – это сильнее держаться за своё прибежище и сохранять спокойствие настолько, насколько это возможно. И крепиться. И молить Бога, смиренно взывая к его милости. Чем дольше продержишься, тем больше шансов остаться живым. Потому что любой шторм не навсегда. Однажды он обязательно закончится. Нужно только перетерпеть и не упасть духом. А это самое трудное. Помни: все снова будет как прежде, только ты станешь ещё сильнее.

Однажды отец пришел с работы и увидел, как Надя плачет. Он усадил девочку к себе на колени и спросил:

– Что случилось, доченька?

– Со мной никто не хочет дружить. Ребята говорят, что я странная, – всхлипнув, ответила Надя.

– Пожалуйста, никогда не бойся быть странной, прослыв не от мира сего, – ответил ей отец. – Таких если любят, то на разрыв сердца такие же ненормальные бродяги романтики. Не скрывай своих эмоций из страха показаться неправильной. Кто вообще установил эти дурацкие правила? Пой, танцуй, веселись, если радостно, и плачь, когда грустно. А если услышишь от кого-то, что с тобой сложно, отходи в сторону. Зачем тебе рядом мученики, пытающиеся запихнуть тебя в свои узкие рамки? Если чувствуешь себя в душе пираткой, не держи своё сердце на берегу, выходи в открытое море и смейся попутному ветру в лицо. А ещё верь в то, что такой же сумасшедший точно существует на этой земле и уже заждался тебя. Обязательно верь.

С годами она научилась защищать своё нежное нутро от грубого вторжения мира. Сначала она тренировалась маскировать боль за улыбкой, а внутренний пожар за внешним спокойствием. А потом и вовсе спрятала сердце. Ее броня не давала ни одной напрасной надежде проникнуть ей в душу. Никаких надежд, никаких напрасных ожиданий. Она была доброжелательной к людям, но никому не открывалась до конца. Нет, она не могла совсем подавить свои чувства, но игра в их усмирение так увлекла её, что они больше не владели ею. Она была ничья, а потому свободна, ведь никто не мог больше превратить ее сердце в кровавое месиво. Стала ли она счастливее? Как знать. Но сильнее – однозначно

У нее просто не было другого выхода.

Когда она училась в пятом классе, прямо с урока ее вызвал к себе директор школы и сказал, что ее отца забрали в больницу с сердечным приступом. А на утро следующего дня Надя узнала, что ее папа скончался, не приходя в сознание.

Дальше все происходило, словно в кошмарном сне. Ее забрала к себе тетя Света, папина сестра. Пришлось покинуть Москву, а также свою школу и переехать в Подмосковье, где жила со своей семьей тетя. И, хотя она всегда хорошо относилась к Наде, ее мужу, дяде Сергею, перспектива кормить племянницу жены совсем не нравилась.

– Будет тебе, Сереж, – говорила тетя мужу, думая, что девочка ее не слышит. – Не в детский дом же ее отсылать, родная кровиночка, все-таки. Девчушка она хорошая, серьезная, с нашими мелкими поможет, да и мне в хозяйстве, а то я совсем умаялась.

– Ну, будь по-твоему, – согласился дядя Сергей.

У них росли погодки Ванюшка с Настей, трех и четырех лет от роду, с которыми и предстояло теперь возиться Наде. Но выбора у нее не было.

Родня Надю не обижала, но особо и не жалела, нагрузив девочку, словно Золушку, разной работой по дому и навязав ей двоюродных братика с сестричкой. Надя не жаловалась, она любила Ваню с Настей всем сердцем, хотя нередко приходилось ей отдуваться за их проделки. Работу исполняла исправно – придя со школы, прежде чем сесть за уроки, принималась хозяйничать: варила обед, убиралась в комнатах, мыла, стирала, пылесосила. На прогулку не хватало ни сил, ни времени. Но она не жаловалась, потому что знала, пожалуйся она хоть раз, ей немедленно порекомендовали бы детский дом. А туда Наде совсем не хотелось.

В новой школе Надю не приняли. Столичная замкнутая и серьезная девочка не понравилась местным ребятишкам. За неразговорчивость они дали ей кличку Рыба, и так ее и звали вплоть до девятого класса. Все изменилось, когда в их класс перевели еще одного новенького из Москвы – Марка Орлова. Этот красавчик спортсмен сразу выбрал вечно пустующее место рядом с Надей и никому больше не позволил называть ее обидной кличкой. Теперь ее звали только Надей, а тот, кто случайно по привычке обращался к ней Рыба, немедленно получал от Марка или в лицо, если это был мальчик, или строгое и внушительное взыскание, если девочка. Мальчишки Марка боялись и уважали. Девчонки сходили по нему с ума. Этот темноволосый парень с зелеными глазами и голливудской улыбкой сразу же вскружил голову всей девичьей половине школы. И никто не понимал, что он нашел в невзрачной сироте Наде. Одета не модно, бедно, не накрашена, глаза грустные, волосы вечно собраны в хвост. Скучная молчунья. Родители Марка были очень обеспечены, отец занимал высокий пост, мать разъезжала на дорогой машине и поговаривали, что ни дня в своей жизни не работала. Однако парень отличался добрым нравом и скромностью, чем еще больше привлекал к себе внимание. Его боялись и боготворили. Но другом он выбрал себе именно Надю, которую теперь открыто никто старался не задевать, а некоторые девчонки даже стали искать с ней дружбы, лишь бы приблизиться к предмету их девичьих грез – Марку.

Но Надя не стремилась ни с кем, сближаться, кроме Марка. В него ее так рано осиротелая душа вцепилась мертвой хваткой. К концу десятого класса Надя с ужасом обнаружила, что испытывает к Марку нечто больше дружеских чувств. У нее не было подруг, чтобы порассуждать на эту тему, и так как, кроме самого Марка рассказать о том, что на душе, было некому, однажды она не вынесла и призналась ему в переполняющих ее сердце чувствах.

Была весна и они только вышли из кинозала, где Марк то ли по-дружески, то ли еще почему, но как-то особенно тепло и нежно сжимал Надину ладонь. Ребята зашли в кафе и Надя, чувствуя, что ее сердце сейчас выпрыгнет из груди от волнения, выпалила, глядя Марку в его зеленые глаза: