Галина Асташина - Тайны женского клуба

На меня никто из родителей внимания не обращал, как будто я не их дочь, а так, нечто отдельное и неопределенное.

Конечно, надзора за мной никакого не было, училась я, честно говоря, еле-еле, да мне в шестнадцать лет и не до уроков было. Одни парни и танцульки в голове. На танцы ходила почти каждую субботу и воскресенье.

Забыла совсем сказать, что у меня ведь бабушка была еще жива. Моего отца матушка. Жила она недалеко от нас, но к нам очень редко заходила. Она, как и я, тоже стеснялась, что сын ее с невесткой пьют целыми днями, в квартире грязь, как в хлеву.

«Бедная ты моя, вот горе-то какое, не родители, а настоящие забулдыги, позорят и меня, старую, и тебя, внучка, ославили на весь поселок».

Бабушка меня подкармливала, конфеты покупала, а к празднику всегда мне новую обновку кроила. Шила она все на руках, машинок не признавала. И так красиво выходило у нее – загляденье!

Была она маленькой и худенькой, как птичка, вся светилась. А годы за ее плечами были прожиты приличные.

Собралась она как-то весной поехать к младшему сыну, к моему дяде, хотела посмотреть на него, на всю его семью, на внуков. Говорила, что едет к ним в последний раз. Как чувствовала: оттуда она уже не вернулась. Там ее и похоронили.

Как-то в середине полугодия, у меня как раз зимние каникулы были, в нашей квартире прозвучал настойчивый звонок, а потом забарабанили в дверь. Я пошла открывать, смотрю на пороге незнакомый мужчина стоит. И говорит мне: «Ты что ли Татьяной Емельчук будешь? – Я махнула головой, мол, я это. – Он представился и сказал: Я к тебе по делу пришел. Мы с твоим отцом вместе работаем».

Я пригласила его в комнату. Гость, не раздеваясь, присел на край стула и без предисловия поведал мне жуткую историю о том, как мои родители погибли. Сгорели они в машине. Причину пожара установили, а вот останков родителей так и не нашли. Да что сказать, на повторной экспертизе настаивать никто не стал.

Сослуживец отца сказал, что отец с матерью находились в контейнере, где было много всяких бутылей с горючей жидкостью. Они там праздник отмечали, пили водку, закусывали и курили. Кто-то из них, по всей вероятности, задел одну из этих бутылей и она стала подтекать. Наверняка от их непогашенных окурков все это и загорелось. Кто теперь точно скажет…

«Взрыв, – сказал гость, – был жуткий, несколько пожарных машин не могли долго справиться, тушили около двух часов. Все, что было в машине, превратилось в одну запекшуюся черную массу».

Осталась я совсем одна.

То ли с горя, то ли по дурости своей стала я чудить… Меня как черт крутил: вела я себя похабно… даже стыдно об этом говорить. Честно скажу: спала с кем попало. А все потому, что мне так остро хотелось тепла, заботы и любви. Хотелось все плохое забыть, хотелось большой настоящей любви. Как в красивых книгах о любви пишут, чтобы я встретила настоящего рыцаря, а он меня на руках бы носил. Друзей у меня и так было немного, но мне нужен был настоящий преданный только один друг. Чтобы он меня сильно любил, всегда жалел, всегда обнимал и целовал. Чтобы мы везде были вместе. Как мои родители.

Но ничего из этого не получалось: все мои кавалеры, как говорится, были только на одну ночь, никто из них не хотел серьезных отношений. День-другой, и исчезали они из моей жизни. А когда кого-нибудь из них я в поселке встречала, то они отворачивались, и даже не здоровались со мной, будто мы и не знакомы были.

И пошла гулять по поселку обо мне слава, что я, хоть и молода еще, а пробы ставить уже некуда.

Школу я бросила: надо было деньги зарабатывать на жизнь. Той пенсии, которую мне до восемнадцати лет положили в собесе, – Танюша шмыгнула носом, вздохнула и продолжила, – эти жалкие гроши пошли на выплату хозяину фуры за сгоревший груз.

В поселке, прямо скажем, оставаться мне не хотелось, да и нечего там было делать. Ни друга, ни любовника я так и не нашла, а подружек закадычных моя жизнь и вовсе не интересовала: у них были свои проблемы, свои заботы. Они, дурочки, только завидовали мне, что у меня больно богатый опыт общения с противоположным полом.

И такая меня тоска грызть начала, что в самый раз в петлю залезть.

Обдумала я все, и ничего лучшего не пришло в голову, как пойти служить в армию. В армии ведь и кормят, и обмундирование дают, и деньги, по-моему, платят. Решила я все обстоятельно выяснить, собралась поехать в Казань, в городской военкомат. Так и сделала. Приехала в столицу – и прямиком в городской военкомат.

Но на собеседовании мне популярно объяснили, что девушки служат в армии по контракту с восемнадцати лет. А по документам мне только шестнадцать с половиной. Слишком рано я приехала. Вначале мне надо школу закончить, предъявить комиссии справку о среднем образовании, а затем пройти тест на физическую подготовку.

Инструктор, пожилой военный, долго мне объяснял нормативы по физической подготовке: сколько я раз должна отжаться на руках от пола, за сколько секунд пробежать стометровку и еще какие-то упражнения сделать за определенное время. Да еще и плавать я должна прилично… После этого мне надо будет пройти всех врачей, целую комиссию из специалистов – вдруг я по здоровью не подойду для службы.

Он мне еще что-то объяснял, показывал брошюры, убеждал, но я его слушала в пол—уха, потому что для себя я уже твердо решила: нет, все это не для меня. Не смогу я жить в казарме, ходить строем, бегать и прыгать, не смогу в людей стрелять.

Я вообще не люблю, когда мне что-то приказывают, конечно, в армии легче замуж выйти, но надо постоянно держать себя в форме, а я всякие ограничения терпеть не могу. – Нет, армия с ее дисциплиной и нагрузками не для меня. Мне лично абсолютно безразлично, какая у меня фигура, – худая я или толстая, – какая есть, такой бог создал, такой и буду. И зачем, скажите на милость, мне всякие отжимания, бег с препятствиями и прыжки в воду? По-моему, от спорта женщины только грубеют, становятся похожими на мужиков. Пусть армия подождет, а я в мирное время подыщу себе мирное занятие.

Сижу я в коридоре военкомата и думаю, где бы мне пообедать поплотнее и подешевле.

В это время по коридору навстречу мне шла симпатичная молодая женщина с целым ворохом каких-то папок и бумаг, поравнявшись со мной, она попросила помочь ей: «Пожалуйста, помогите мне до канцелярии всю эту кипу донести, а то у меня уже руки затекли, боюсь, что все это хозяйство может упасть» – «Конечно, конечно, давайте я возьму сверху все бумаги, а то они сейчас все рассыплются, вот так, и дайте мне еще несколько верхних папок».

Познакомились мы с ней, она была заведующей канцелярией военкомата. Звали ее Алевтиной Николаевной.

Она посадила меня напротив себя и начала меня расспрашивать, откуда я приехала, как и с кем живу, короче, все о моей жизни. И, поверите, девочки, выложила я ей все про всю свою жизнь как на духу. И про смерть пьяных родителей, и про бабушку, которая очень любила меня. И про свои безумные поиски дорогого друга. И про то, что школу не закончила, а учиться уже мне стало в тягость. А все из-за того, что пропусков занятий у меня было больше, чем посещений. По правде говоря, я математику и физику ненавидела, и как ее? А… тригонометрию. И все потому, что многого не понимала в них, и чего греха таить, поэтому и учиться дальше не хотела.