Галина Асташина - Тайны женского клуба

Одна у меня сейчас забота: мне, я уже говорила, в этом году уже двадцать три года исполнится, а вот детей у меня нет. Муж и свекровь так хотят девочку, а я ни разу еще не беременела. Врачи говорят, что надо лечиться. Вот с почками разберусь и вплотную займусь гинекологией, надо будет обязательно…

В этот момент в дверь постучали: «Девочки, куда Таню Юлдашеву дели, она ведь с вами сидела? К ней пришли, в приемном покое ее пожилой человек дожидается», – запыхавшаяся медсестра, всем улыбнулась и извинилась, что беспокоит нас. Все стали наперебой приглашать Ирочку попить чаю и перекусить с нами. «Спасибо, дорогие мои. Сейчас не могу, девочки, я к вам вечерком загляну. Оставьте мне кусочек тортика, как же мне хочется сладенького, просто ужас какой-то. Я только с собой две конфетки возьму. Ладно?», – сказав это, наша любимица убежала.

Из соседней палаты появилась Таня, в обновке, причесанная, с чуть-чуть подкрашенными губами.

– Ну как я вам, нравлюсь? Это у меня новый спортивный костюм. Я его впервые надела. Для вас только. Пойду со отцом Марата пообщаюсь. Он по своим делам приехал в Москву, а муж попросил его ко мне заглянуть, посмотреть на меня, если нужно, велел меня подкормить. А куда мне есть-то еще? Уже и так около девяноста килограммов набрала!

Марина:

Танечка, дружок, задержись—ка на несколько минут. Вот скажи нам, членам нашего мини‒клуба, только честно: ты счастлива? Или бы хотелось что-то изменить в жизни?

Танюша присела за стол. Задумалась, похрустела печеньем и ответила нам: «Если сравнивать мою нынешнюю жизнь с детством и жизнью в поселке, я могу считаться счастливым человеком. А с другой стороны, меня постоянно что-то гнетет. И я знаю, что именно: по своему складу я человек веселый, общительный, люблю народные гулянья, застолья, с песнями, шутками, танцами. А дома мне очень и очень скучно: все у нас монотонно и однообразно. Один день похож на другой как две капли воды. Марат уткнется в газету или в телевизор, со мной практически не разговаривает. Одно и то же каждый вечер. Говорим только о болезнях. Ходим на цыпочках, тихо, тихо, чтобы мама не слышала, мы боимся ее беспокоить. К нам практически никто не приходит: в Казани у меня нет новых друзей, а Марату никто из старых не нужен. А без людей так скучно жить! Я смеха‒то человеческого, задушевного уже не помню, когда в последний раз слышала. Без людей, без душевного общения так скучно жить!

Безусловно, я люблю и уважаю тетю Полину, она для меня родным человеком стала. Но свекровь очень слаба, ей говорить и то тяжело. Если бы у меня хоть ребеночек был, может, я бы не тосковала так, не чувствовала себя такой одинокой.

Если взять что Марата, что тетю Полину – они же намного меня старше. Они из других поколений. А меня тянет к сверстникам… Иногда так хочется пошуметь, пошалить… Мне порой становится понятно, почему Марат женился на мне: сам он от жизни устал, у него как будто душа умерла. А я вот она, здесь, рядом, и собеседница для мамы, и постоянная сиделка, да такая, которая и уколы сделает, и обед сварит, проследит, чтобы вовремя помыть свекровь, чтобы все было в чистоте. Такая сиделка не обидит, будет ухаживать с любовью, и сын будет доволен.

Не знаю, девчата, но если через два года у меня так и не будет малыша, куда-нибудь уеду. Далеко-далеко. Завербуюсь подальше, вдруг именно там встречу свое настоящее счастье.

Годы… как же они быстро бегут! А я до сих пор не знаю, что такое настоящая мужская любовь. У меня ведь ни одного настоящего свидания не было, ни одного поцелуя по любви, никто мне так ласковых слов и не шептал. А близость, простите меня за откровение, у нас с мужем настолько редка, что можно даже сказать, что ее как бы и нет. Стыдно об этом говорить, да и сам секс как по принуждению, бесстрастный, вялый, короче, без любви…

Девочки, дорогие, я пошла вниз. Свекор заждался. Неудобно его столько томить. Скоро буду. Вы без меня ничего не обсуждаете, ладно? C этими словами Таня спустилась в приемный покой, где ее ожидал отец Марата.

А мы, оставшиеся в палате, в полном молчании думали над ее судьбой, изредка прихлебывая чай с лимоном, который уже совсем остыл.

Вскоре вернулась Татьяна с большим свертком, полным фруктов и конфет.

– Ох и хороши лимоны к коньячку, а главное никакого запаха. Вы на меня не обращайте внимания, я чаю себе налью. Вы-то, поди, уже напились! Она влила в кружку с чаем коньяк и отрезала себе дольку лимона. Давайте, продолжим. Ешьте апельсины, девоньки мои, их тут очень много, а то я боюсь пропадут, уже мягкие. Надо и Ирочке оставить. Ей после смены витамины нужны.

– Юля, настала твоя очередь, – сказала Машенька. – Все в сборе. Наш клуб ждет твоих тайн с нетерпением. Слушаем тебя внимательно.

Юлия:

Даже не знаю, с чего начать… ладно, как пойдет. Родилась я в Химках, в ближнем Подмосковье. Маленький подмосковной городок, семья со средним достатком. Мама работала в обычной московской школе, учила младшие классы и подрабатывала в группе продленного дня. Отец после окончания радиотехнического института так и остался в нем работать простым инженером.

Жила наша семья более чем скромно. Из всего нажитого богатства у родителей была только кооперативная квартира. Квартиру купили в Москве, в Северном Чертанове, так как они оба работали в центре, добираться до службы из Химок им было долго и неудобно. Долго ждали своей очереди, но таки дождались.

Кроме этой квартиры, ничего значительного и ценного в доме не было: ни машины, ни дачи, ни накоплений, ни драгоценностей. Да и откуда этому было взяться? Хватало только за квартиру выплачивать: первый пай родители внесли, а остаток растянули на десять лет. Нашу драгоценную квартиру ни пей ни ешь, а оплачивать нужно было аккуратно, то есть вовремя. Если какой-то месяц пропустишь, набегали проценты, и немалые, что было весьма ощутимо для семейного дохода.

Меня мама родила очень поздно, когда ей было больше сорока лет. Я появилась на свет, когда мать с отцом уже отчаялись и перестали ждать ребенка. И вот такая неожиданность…

Досталась я матери тяжело, роды были с осложнениями, она после них долго восстанавливалась. А отцу между тем уже было около пятидесяти.

Горбачевскую «перестройку» он еще пережил, а вот новый порядок, «ельцинский», так и не застал. Да, наверное, это и к лучшему. Ему вряд ли пришлись бы по душе новые перемены, кстати сказать, отец вообще никакие политические реформы не признавал, но об этом никогда не распространялся, помалкивал.

Остались мы с мамой вдвоем. Представьте, ей шестьдесят два года, а мне только-только двадцать стукнуло. Она на пенсии, здоровье ее пошатнулось, ей хотелось тишины и покоя, болячек был полный букет, половина холодильника забита таблетками. Я после школы еще никуда не поступала, но ей все время морочила голову, что занимаюсь на подготовительных курсах. Она верила всему, а я шмыг из дому, и скорее к друзьям-приятелям.