Екатерина Крыласова - Фата в горошек

Евгения Васильевна терпеливо ждала.

– Да с матерью опять поругались… Сейчас, по телефону, – сквозь слёзы начала Сашка, – орёт на меня как ненормальная… С ней вообще невозможно разговаривать… Скорее бы школу закончить и свалить отсюда, – уже рыдая, закончила она.

Евгения Васильевна налила в стакан тёплой воды.

– На-ка, попей, мелкими глоточками, как я тебя учила, – говорила она, гладя Сашку по голове. – Успокойся, девочка моя… У тебя ещё возраст такой… Скоро всё пройдёт, и будет легче.

– Да причём тут возраст? – снова зарыдала было уже успокоившаяся Сашка. – Она постоянно орёт как резаная, я даже не успеваю договорить… Попросить что-то, – и слёзы с новой силой покатились из глаз. – Почему она не такая, как ты?.. И никогда такой не будет… Ненавижу её!

– Ну-ну! Успокойся! – Евгения Васильевна вытирала Сашке слёзы своей мягкой, тёплой рукой. – У мамы твоей отец-то, ой, с каким тяжёлым характером-то был! Не дай Бог!.. Но в молодости разве думаешь об этом? И что дитё может не твой характер перенять… Об этом же не загадываешь, – задумчиво повторила она и спросила, – Повод-то какой нынче нашли?

– Понимаешь, у нас через месяц уже выпускной, все наряды себе покупают. Ну, мы сегодня с Маринкой зашли в один магазин, она мне показала, где ей будут платье покупать… Показала, какое она выбрала и отложила, а рядом, бабушка, такое платье, закачаешься!.. И мой цвет, и мой размер…

– Ну?

– Звоню матери, говорю: «Маринке купили, а мне»… – и она снова зарыдала.

Худенькие плечики её тряслись, лицо сильно покраснело. Она размазала уже всю тушь по глазам, чёрные от краски слёзы падали на её белую школьную блузку.

– А стоит-то сколько? – спросила Евгения Васильевна.

– Мать сказала вообще тебе об этом не заикаться даже, сказала убьёт, если скажу… пенсии твоей точно не хватит! – всхлипывая, закончила Сашка и немного погодя снова заревела, – Маринке вон всё покупают, что она захочет, а у нас то стройка, то ремонт, вечно денег нет!

– Бедная твоя Маринка… – сказала бабушка.

– Это почему? – Сашка подняла на неё свои удивлённые большие глаза, в которых вдруг высохли слёзы, – почему это бедная? Ты что говоришь? У неё есть всё, что пожелает, сколько бы это ни стоило, а я… – и она снова хотела заплакать.

– Понимаешь, внученька, жизнь – она же не сахар один, будут и тяжелые времена. А Маринку твою балуют очень, а как она жить-то будет, когда река родительских денег иссякнет? Родители же бесконечно работать не смогут, а на пенсию-то не разбежишься, сама знаешь, и вот что тогда твоя Маринка делать будет? Работать она не привыкшая… Презирает всех, и только разговоры что о тряпках. Удивляюсь я, что тебе с ней интересно.

– Она весёлая очень. Смеётся постоянно, легко с ней. Она всё время говорит, что замуж только за богатого выйдет, сразу после школы, мечта у неё такая, – говорила Сашка, вытирая ладошкой свои глаза.

Бабушка рассмеялась:

– Да-да, сидит такой богатый мужчина и думает: «Куда же мне деньги-то свои большие деть?» – и переживает, где ему такую дурочку молодую да сразу со школы себе в жены взять, да ленивую, да без образования…

Они ведь, богатые-то, тоже не дураки. Им ведь друг нужен, с которым и поговорить можно. А о чем с твоей Маринкой можно поговорить, кроме как о тряпках да о помадах?

А коль и выйдет, да за такого же, как она, то надолго ли? Если и у него будут одни вещи на уме, полюбуется да бросит, и ладно, если дитём наградить не успеет… Счастье ведь не в тряпках… И даже не в брильянтах, – закончила она. Потом, немного помолчав, начала рассказывать:

– Знаешь, я когда семилетку-то кончила, время тяжелое было, и тогда ни у кого ничего и не было. Платья ситцевые если и были, в том и на выпускной ходили, но тогда и это богатством считалось… а уже потом… Когда я работать пошла, я делала так, когда наряд новый хотела: я с одной зарплаты кусок ткани покупала, а на следующий месяц выкраивала денег на шитьё, так и обходилась. И платья у меня были не хуже, чем в хороших магазинах! Швея, Зина, замечательная женщина была, руки золотые!

Санечка, слушай, – Евгению Васильевну вдруг осенила идея, – а давай мы тоже платье тебе пошьём, я вот денег на ткань дам, родители за шитьё заплатят, а фасон можно ещё лучше магазинного придумать!

Санька с восхищением посмотрела на бабушку, перестав растирать свои глаза. С красным носом, черной краской вокруг глаз, она сейчас походила на маленького клоуна из цирка.

– Бабушка, какая же ты… – она подбежала к Евгении Васильевне и порывисто обняла её, – замечательная! Как же я тебя люблю!… Вот только что мама скажет, она же сказала тебе ни слова…

– С Наташей я сама поговорю. А завтра сходим в магазин вместе и посмотрим ткань, я сама качество и цвет посмотрю, а то ты выберешь такое, что шить будет нельзя…

Но Сашка уже не слышала её, она звонила Маринке сообщить ей радостную новость…

Через несколько минут Сашка рылась в бабушкином шифоньере, отыскивая что-нибудь из своих вещей, чтобы переодеться. Вдруг она вытащила бабушкин светлый шарфик в белый горошек.

– Смотри, – рассмеялась она, показывая его бабушке, – «фата» моя! Как же я любила с ней играть… – и, вздохнув, сказала, – не хочу уходить от тебя… Но надо – последний класс ведь в музыкалке…

Евгения Васильевна обняла её на прощание:

– А на мать ты не обижайся и не кричи в ответ. Отойди и успокойся. Ты же знаешь, она побушует, покричит, а потом успокоится и сделает. А кричать привыкнешь, потом всю жизнь отвыкать придётся.

– Ладно, ладно, – насупившись, пообещала Сашка и открыла входную дверь.

– Да, Санечка, занеси по пути Зое Алексеевне пару пирожков горяченьких.

– Ну, бабушка! – возмутилась Сашка, – я опаздываю, во- первых… А во-вторых, я уже выросла из возраста Красной Шапочки, чтобы пирожки твоим подружкам носить. А к твоей Зое Алексеевне как попадёшь, потом как из бермудского треугольника не выберешься!

Но Евгения Васильевна уже вручила ей тарелочку с пирогами и выталкивая её легонько за дверь, говорила :

– Из добра, милая, никогда не вырастают. А коль среди людей живёшь, по-людски и жить надо. Она мне сегодня лекарства вот привезла из дальней аптеки. Ну, иди с Богом.

Уже стоя на площадке, Сашка обернулась:

– Бабуль, можно я к тебе сегодня ночевать приду.

– Приходи, родная, приходи…

Зоя Алексеевна жила на первом этаже прямо под бабушкой. Сашка спускалась по лестнице и вспоминала, как в детстве бабушка постоянно отправляла её вот с такой же тарелочкой то к одной своей соседке, то к другой. Сашка делала тогда это с большим удовольствием – она с замиранием сердца ждала, когда откроется дверь и на неё восторженно посмотрят удивлённые глаза какой-нибудь бабушкиной подруги… Но годы безжалостно проредили и подъезд бабушкин, и дом, осталась только Зоя Алексеевна, старенькая учительница.