Игорь Сотников - Жилбос. Девушка из будущего

Но так как Чарльз в очередной раз проявил хладнокровие и выдержку, то Эмма не отвлеклась и задала ему свой долго им ожидаемый вопрос. – Ты, Чарльз, меня точно ни с кем не перепутал? – После чего она прямо-таки вцепилась в него своей внимательной к каждому движению его души и лица хваткой. А Чарльз и не собирается от неё что-либо скрывать, так он удивлён этим её вопросом. – Что это ещё за вопросы такие?!

– Как это? – ничего не понимая, спрашивает вслух Чарльз. А Эмма в своём прежнем, невозмутимом, как будто так и должно быть и никак иначе, репертуаре. – А как это всегда бывает, – с неописуемым в своей самоуверенности выражением лица, даже не говорит, а делает заявление Эмма, – хочешь одного, а получаешь то, что доступнее.

– Это ты на что намекаешь? – продолжая недоумевать, вопрошает Чарльз, в голосе которого начали проскальзывать нотки оскорблённого достоинства.

– На происхождение твоих взглядов на меня и видов понимания. – Выпаливает свой ответ Эмма, сбивая окончательно с толку Чарльза. На которого, между тем, снизошло откровение. – Вот оно, недостающее звено для моей новой работы. – Ахнуло почти много чего внутри Чарльза, не перестающего даже в самых ответственных случаях и разговорах по душам с Эммой, быть учёным с большой философской буквы. А когда он находился на пути к какому-нибудь открытию, то он только одну часть процента своего внимания уделял своему быту и Эмме, подпадающую под эту категорию бытия Чарльза. При этом Чарльз, как и всякий учёный, часто увлекался и переносил на свою семью, не только все заботы и тяготы по своему материальному обеспечению, но бывало, что рассматривал свою семью в качестве подопытного материала. И вполне вероятно, что Эмма сама того не зная, стала жертвой странных и ещё не доказанных теорий, такого скрытного, когда дело касается семьи, Чарльза. Да и как она могла знать, если от неё всё скрывают, объясняя это тем, что узнай она об этом, то ни в какую не даст своего согласия быть объектом эксперимента и наблюдения, и ещё скандал устроит.

– Так её и назову, происхождение видов. – Решил Чарльз, исподлобья поглядывая на Эмму, если быть откровенно честным, то не до конца верующей в его исследовательский гений. А вот если бы она безоговорочно верила ему, то, во-первых, она бы не называла его бездельником и лоботрясом, вечно своим раздражением выводя его дома на улицу погулять, во-вторых, с ехидным видом не интересовалась у него, когда его работы получат признание, и не только у его собутыльников, в этом, так называемом им учёном совете, но и где-нибудь ещё, и самое, наверное, главное, Эмма проявляла бы к нему заботу и во всём его поддерживала, а не противоречила каждому его слову, даже если он соглашался с ней; а она и это воспринимает в штыки.

– Ну так что скажешь? – видимо устав ждать, Эмма вновь задаётся вопросом. Ну а очнувшемуся от своих дум Чарльзу, сейчас нужно быть как нельзя лучше достоверным и убедительным в своём удивлении. И Чарльз мобилизует все свои артистические таланты, которые в нём тоже имели место (все гении талантливы во всём, особенно в деле обмана времени и если необходимо, то и своих современников) и с выразительным негодованием в лице, начинает демонстрировать непонимание такого подхода к себе со стороны Эммы. – Да с кем я тебя смог спутать? – искренне удивляется Чарльз, – Если ты одна на всём белом свете такая. – А вот здесь Чарльз оставил место для домыслов насчёт Эммы, – какая ещё такая? – и не без оснований не слегка покривил душой. Ведь он считал, что разнообразие форм живого, не столь разнообразно, и имеют место свои совпадения. И значит, что где-то есть ещё точно такой же человек, как Эмма (это правило не относится к таким людям как Чарльз, они выпускаются в единичном экземпляре, а иначе мир их двоих не выдержит).

И Чарльз на этом не остановился и принялся глубоко в себе домысливать. – А если в этом вопросе Эммы есть глубокий подтекст, и она, таким образом, намекает мне на абсолютно идентичную с ней даму? – в том самом волнении, которое охватывает Чарльза в те редкие минуты, когда он вдруг нападает на след какого-нибудь неизвестного доселе открытия, задался вопросом Чарльз, подспудно чувствуя, что неизвестное открытие где-то рядом. Вслед за этим, Чарльз с новым взглядом первооткрывателя, но при этом придерживаясь осторожности, смотрит на Эмму и пытается в ней отыскать то, что он раньше в ней не видел. Но там, как кажется и видится Чарльзу, ничего вроде бы нет нового, и всё по прежнему – обращённый на него сверх критический взгляд Эммы. И Чарльз в один момент даже проявил слабость, и собрался было отступиться и прекратить поиски: «Я и с одной Эммой никак не слажу, а что будет, если их будет двое?!», но потом в нём всё-таки взяла верх его учёная сущность, и он взял себя в руки и решил довести это дело до конца, каким бы оно не было.

– Да если я найду вторую Эмму, то это же целая кладезь знаний для любого учёного. – Воодушевил себя Чарльз, принявшись раздумывать над тем, как вытянуть из Эммы имя той, с кем, по её мнению, он мог её перепутать. – Но как? – задался очередным вопросом к себе Чарльз. Но он не успел на него ответить, так как тут подоспел вопрос со стороны Эммы.

– Вот только не надо мне врать! – вдруг вознегодовала Эмма, придя в себя после такого неприкрытого посыла Чарльза к её чувствам. Где он посредством комплиментов и лести попытался заморочить ей голову и тем самым оставить её без ответа на свой вопрос. И Эмма, как только поняла, какой негодяй её Чарльз, готовый на что угодно и даже на комплимент ей, лишь бы уйти ответа за свои осуждаемые ею и, скорей всего, обществом, поступки неприличного характера, не помня себя от обуявшей её ярости, обрушилась на Чарльза с первым же пришедшим ей в голову именем. – А как насчёт леди Сапог?! – уставившись на Чарльза, Эмма своим громогласным голосом чуть было не осыпала с потолка всю штукатурку.

– Что?! – чуть не поперхнулся в ответ Чарльз, потрясённый до глубины своей души таким предположением Эммы. – Где он, без ложной скромности, видный представитель своего класса и пола, и где леди Сапог, с виду и есть сапог. А Эмма, между тем, совсем иначе интерпретирует это замешательство Чарльза. Она в этом видит признание им вины. – Если бы между ними ничего не было, то зачем тогда Чарльз так разнервничался. – Всё прекрасно поняла за Чарльза Эмма, тут же и немедленно указав ему на это.

– А то, что и сейчас, её прозвучавшее имя тебя зацепило. – Эмма своим заявлением прямо-таки ставит в тупик Чарльза, даже и понять не могущего, как так можно думать и что можно на это возразить. А не возразить он не имеет права, ведь тогда Эмма сочтёт, что это действительно так. И ему придётся всю свою жизнь каяться перед ней за эту свою несуществующую связь с леди Сапог, чего он, может быть, и вытерпел бы, но жить в глазах Эммы и всех её кумушек, человеком, не просто преступившим свой долг честного человека, а преступившим его с леди Сапог, – вон посмотрите на этого невероятно паскудного господина в сапогах, всё никак забыть свою не наглядную не могущего, и в память о ней надевающий сапоги, – то такой несправедливости он вынести точно не сможет. И как-нибудь осенним вечером, в самую ненастную погоду, он возьмёт и из принципа не наденет сапоги, чтобы в эту погоду на улице прогуляться и, промочив ноги в туфлях на тоненькой подошве, сляжет с хворобой в кровать, и так никогда больше из неё и не встанет. А Эмма пусть потом всю свою оставшуюся жизнь себя попрекает тем, что так была несправедлива к честнейшему из людей, её Чарльзу, чьим последним словом было, не как все на него напраслину наводили, леди Сапог, а моя дорога Эмма, как ты была не права на мой и леди Сапог счёт.