Анна Бабина - Не причеловечиваться! Сборник рассказов

Егору не понравилась тогда отцовская улыбка – виноватая и в то же время хитрая. Раньше он никогда не видел у него такой.

Встречаясь с Мариной в коридоре, папа расспрашивал об успехах сына и шутил, но, уходя из дома, не забывал повернуть ключ в замочке.

В комнату скользнула Лёлька: он уловил движение воздуха и запах лёгких цветочных духов. Она села рядом на краешек родительской кровати и, как в детстве, робко ткнулась лбом ему в плечо.

Егор любил сестру всегда, но так и не научился выражать то, что чувствовал. Лёлька, он знал, тоже любила его, но стеснялась любых проявлений нежности.

Егор положил ладонь на её растрепанные рыжеватые волосы. Вспомнилось, как в детстве мама отправила их гулять во двор, и, пока он болтал с приятелем, Лёлька упала с дерева и сломала руку. «Мама, Егор не виноват, он за мной следил, рука сама сломалась», – с порога начала сестра оправдательную речь.

– Егор, почему это случилось с нами?

– Я не знаю, Лёль. Не знаю.

– Папа же лучший, лучший… Папа…

Она всхлипнула.

– Пашка-то когда приедет? – Егор попытался отвлечь её от неприятных мыслей.

– Раньше завтрашнего вечера его не отпустят… у него доклад…

– У тебя есть я, мама и Пашка. Мы рядом, ты же знаешь.

Лёлька всегда была рядом – и когда покончил с собой Севка, его лучший друг, и когда Ира не дождалась его из армии.

Холодной августовской ночью он сидел на завалинке деревенского дома и курил. Тишина давила на уши. Над рекой поднимался призрачный туман. Родители давно спали, и он тихо выскользнул из дома, завернувшись в безразмерную дедову телогрейку. Скрипнуло крыльцо, мелькнула белая фигурка.

– Ты чего не спишь? – он обрадовался Лёльке, но виду не показал. – Не бегай раздетая – простудишься.

– Я мамину куртку взяла, – она помахала у него перед носом пропахшей дымом ветровкой. – А ты чего не спишь?

– Хреново мне, – честно признался Егор.

– Ты из-за Ирки?

– Из-за всего.

– Я понимаю.

– Севку жалко. Дурак он. Ну, проиграл деньги, мы бы ему помогли, собрали…

– Севку жалко, – согласилась Лелька. – А Ирку – нисколечко. Я знаю, что ты ее любил, но…

– Проехали, – он отвернулся.

– Это к лучшему, Егор. Только к лучшему. Всё будет хорошо.

– Дай заколку.

– Зачем?

– Ящик вскрою.

– Егор, может, не стоит? – Лёлька испуганно посмотрела на него.

– Почему?

– Нехорошо это… только папы не стало…

– Лёль, ну ты чего… нам надо найти документы – баб-Катино свидетельство о смерти и папино о рождении…

Она вынула из волос «невидимку» и протянула Егору. Рыжая прядь упала на лицо, прикрыв по-кошачьи раскосый глаз. В деревне Лёльку не любили. Бабки говорили, что она похожа на ведьму.

– Ты уверен, что ст о ит?

Он вставил заколку в замок и с хрустом повернул против часовой стрелки. Ящик тяжело выкатился.

– Держи, – чтобы отвлечь Лёльку от тяжелых мыслей, он сунул ей в руки две верхние папки – синюю и красную, а сам принялся перебирать толстую стопку документов.

Письма, диплом, какая-то гербовая бумага… знакомый косой отцовский почерк с наклоном влево… Лёлька тем временем раскрыла синюю папку.

– Смотри, вот какое-то свидетельство…– она осеклась и как-то странно вздохнула.

Егор поднял глаза. Сестра смотрела на документ остановившимся взглядом и часто-часто дышала. Истерика. Он уже видел такое однажды, когда на их глазах грузовик сбил собаку.

– Лёль?

Она не слышала. Губы у сестры прыгали, лицо белело в темноте, как гипсовая маска. Он вскочил, чтобы позвать маму, но Лёлька проворно схватила его за руку:

– Нет.

Она протягивала ему документ, держа его за уголок двумя пальцами. Егор взял бумагу. Свидетельство о рождении. Герасимов Владимир Андреевич. Год рождения – 1991, Лёлькин. Место рождения – Нижний Тагил. Отец – Герасимов Андрей Петрович. В графе «мать» – некая Еремеева Елизавета Игоревна. Как в сериале на третьем канале…

Скрипнула дверь.

– Ребята, я макароны сварила… Егор? Ты что?

Первой мыслью было – спрятать этот страшный документ от матери, порвать, уничтожить… но она же все равно узнает. И тут Лёлька закричала – пронзительно и страшно, выкрикивая боль и обиду, которые переполнили её.

– Оля! – мама рванулась к ней.

– Мам, принеси воды, – коротко скомандовал Егор, лихорадочно соображая, куда запихнуть проклятое свидетельство.

– Как. Он. Мог?! – выдохнула Лёлька, и её вырвало прямо на пушистый бежевый ковёр.

– Он ездил туда в командировку, ты должен помнить…

Инна сидела напротив сына прямая и торжественная, как на панихиде.

– Он никогда не говорил тебе?

– Никогда.

– Ты понимаешь, что этот Владимир – тоже наследник?

– О господи… Наследство… я даже не думала. Мне казалось, что страшное произошло и закончилось – сегодня в три. Но нет… господи, тридцать семь лет вместе, и теперь такое… за что?

– Там есть телефон. Я позвоню ему.

– Егорушка, зачем? Может, не стоит?

– Он – его сын. Имеет право знать.

– Какая грязь!

Егор с грохотом отодвинул стул и подошёл к окну. Шёл дождь. За взъерошенными кронами деревьев колебались размытые ореолы фонарей.

– Я ведь его любила, – тихо сказала Инна.

– Я знаю.

– Не сердись на него, Егорушка. Он уже искупил свои грехи.

– Он поступил отвратительно – и с тобой, и с нами.

– Не надо, Егор. Он нас слышит. Ещё сорок дней он здесь.

– Пусть слышит! – Егор топнул ногой, как в детстве.

– Он тоже нас любил, сынок. Люди ошибаются.

– Он не раскаивался, мама!

– Откуда ты знаешь?

– Он даже не думал рассказать нам…

– Думал, что я не прощу.

– А ты бы простила?

– Теперь думаю, что да.

Инна подошла к окну и встала рядом. Она едва доставала ему до плеча.

– Я позвоню ему завтра, мама, – сказал Егор и робко обнял мать.

Егор думал, что уснуть будет нелегко, но провалился в забытьё, едва голова коснулась подушки. Спал крепко, без сновидений, и открыл глаза в половине девятого. Мама с Лёлькой легли в родительской спальне, а он притулился на диване в гостиной, которая когда-то служила детской. На паркете оставался темный след – под новый 1996 год Севка уронил там бенгальский огонь. Севка… баб-Катя… теперь папа.