Алексей Ратушный - Счастливые камни моего деда. Литературное наследие П. И. Ратушного

А что касается вашего сего вопроса насчёт особы, рожденной не в июле, – Луизы Каторс, и если таковая действительно екатеринбургская мещанка Варька Кобылкина, то Пашка, как действительно я слышал, питая к сей особе несчастную страсть, каковая (поименованная Варька) покинула его из-за ирбитского купца Седёлкина, с коим и уехала. А насчёт того, что сия особа именно Варька и есть, сказать ничего не могу.

А случилось это потрясение, как сейчас помню в таком именно виде:

Двадцать третьего октября 1906 года они заказали перстенёк, а двадцать пятого пришли за заказом. Заказ, как изволите заметить был срочный, и за ценой они не стояли.

Этак уже вечерело. Позволю заметить, вечерняя зорька была. Вот тут вы можете сопоставить показания господина Неруша насчет «таинственного мира вечерней зари».

Сперва в магазин зашел Пашка. Он стоял возле прилавка и, представьте себе, ничего не говорил.

А потом попросил:

– Будьте любезны, пожалуйста, многоуважаемый [66] Ксенофонтий Ипполитович, покажите мне перстенёк…

Ему, заметьте, любопытно было взглянуть на прекрасную работу нашей фирмы.

Я ему, действительно, показал перстенёк, снисходя к его унизительной просьбе. Перстенёк, заметьте, был сделан для мирового рынка. По платине мы пустили легкий морозец и в лапки мороза взяли рубин-камень.

Пашка, удивленный нашим искусством, сказал:

– А ведь, вправду, капля крови на снегу!..

Я был шокирован столь нелестным замечанием и сказал:

– Зачем крови? Это же – капля вина!..

В этот момент вошли Ненашев и с ним упомянутая в протоколе особа: дама высокого роста, статная и с таким шиком. На ней – котиковое манто и вуаль. А из под вуали сверкнули этак, черными котятами, очаровательные глазки. Конечно, смотрят на меня. Они подошли к прилавку. Пашка посторонился. В сторонку отошел.

Я раскланялся и сказал:

– Ваш заказ, уважаемые господа покупатели, исполнен в срок, – а затем, обращаясь к сей упомянутой особе, я сказал:

– Вы будете иметь перстенёк, который очаровательно подойдёт к вашему личику… – И надел на её мизинчик перстенёк и сказал:

– У вас на ручке дрожит капля прекрасного, крепкого вина… Это вино – очень дорогое. Оно стоит – три тысячи!.. [3*] [67]

Перстенёк, действительно, очень шел к упомянутой в протоколе особе. Сверху рубин-камень был мягкий, прозрачный, с мерцанием, как подогретое столовое вино, а книзу цвет сгущался, как кагор, или как церковное вино.

Особе перстенёк понравился. Господин Ненашев сказали:

– Камушек имел бы больше цены, если бы гранильщик не сточил его. Правда, он стал красивей, но цены у него, к сожалению, убавилось…

– Как? – спросила особа.– Как сточил?

Господин Неруш сказали:

– Раньше он был весом пять каратов, а теперь только три.

Особа подняла вуальку и сказали:

– Я не хочу этого камня… – а потом повысили голосок и сказали:

– Он не сточил, а украл… Я знаю… Все гранильщики – воры!…

И вот в этот самый момент произошло крушение. Пашка стоял вот так – поодаль от прилавка. Пока они говорили тихо, Пашка не смотрел на них, а тут, как особа повысили голосок и откинули вуальку, – тут или Пашка понял, что попался в шмуке и что сия особа ему не простит сего, или уж я не знаю чего… Но как только Пашка услышал, что ихний милый голосок произнес сии ужасные слова, Пашка взглянул на особу и не побежал.

Остальное потрясение произошло молниеносно.

Пашка закричал: [68]

– Это тебе? Варька!..

Наша фирма имеет дело с честными покупателями, и посему на прилавке, на стойке у нас стоят различные ювелирные изделия. К несчастью господина Ненашева, или, вернее, благодаря его роковому заблуждению, тут стояли бронзовые тройные канделябры. Осмелюсь заметить – очень тяжелые. Как схватил Пашка их, мы могли наблюдать только глазами. Успеть ничего не могли. Не успел и даже слова крикнуть. Он трахнул её, не могу сказать об которое место, но прямо в голову. Тут особа упали и залились кровью…

Господин Ненашев вместо того, чтобы бежать, подскочили к сему озверелому Пашке… и упали. Как Пашка его стукнул, мы не наблюдали. Нет, не то, чтобы мы убежали, мы просто не успели увидать. Это было момент молнии…

И что, вы себе представьте, Пашка делает, этот зверь в образе человека? Он не убегает, а стоит и смотрит на неё. Вот тут такой он стал, ну, как вам описать… Невозможно. Действительно, русский поэт правильно сказали, что наш язык – несчастный банкрот. Только стоит Пашка, и хотя не полагается сего сказать, даже неприятно на него смотреть, жалко… И уже не зверь был…

Я вам описывал сие потрясение долго, но произошло оное в момент молнии, и наша фирма не могла тут ничего предпринять.

Что же касается шмука от камня-рубина, то полагаю, упомянутый в протоколе Пашка Белоглазов [69] такового не делал. Он был человек безобразный и ненормальный. Ценности самоцветов не понимал и жаждал от них какой-то красоты. Он не понимал их, как сбережение капитала и обеспечение жизни, а придерживался каких-то вольных мыслей, что сии самоцветы должны украшать, не касаясь их рыночной стоимости. Такой абсурдный взгляд Пашки был толчком всех его несчастий.

Даже Варька бросила его тогда из-за таких вольных мыслей. Она правильно понимала, что без обеспечения жизни прожить нельзя. И тут купец Седёлкин преподнесли им хорошенькие серёжки, стоимостью в восемьсот рублей. Дело ясное: ей думать было нечего, и она оставила этого несчастного Пашку: пусть сам любуется он камушками, которые не являются обеспечением жизни!..

И если Луиза Каторс была действительно нашей Варькой, – остальное должно быть понято господами судьями, как предумышленное убийство из-за ревности.

Больше добавить к делу не могу ничего. Потомственный почётный гражданин Ксенофонтий Ипполитович Корольков.

Павел Белоглазов от каких бы то ни было показаний отказался. Безучастно сидел он на скамье подсудимых, словно судили не его.

И никто не понял, что причиной было его искусство, которое обернулось против мастера. [70]

Хребты гор выложены темно-коричневыми яшмами. Светлой зеленью амазонского шпата лежат долины. У берегов морей прозрачен голубой ляпис-лазурь, но там, где морская глубина измеряется десятками и сотнями метров, он темно-синий.

Это – карта нашего Союза, которую изготовили к Парижской выставке мастера гранильного и камнерезного дела.

Карту – в начале этого века – делали из самоцветов екатеринбургские гранильщики при царе. Нищая, порабощенная Россия почти не имела своей промышленности, хвастать на карте России было нечем, и поэтому на выставку царское правительство вместо карты Россия послало карту Франции. [5]

А теперь на «карте индустриализации» главное место занимает показ отраслей социалистическое промышленности нашего Союза.