Дарья Ситкова - Десерт детства

На потолке висела люстра со снимающимися резными подвесками, имитировавшими хрусталь. Раз в несколько месяцев бабушка снимала ее, мыла мыльной водой – и люстра снова блестела. Еще на потолке можно было обнаружить жирные пятна: во-первых, от моих игрушек-лизунов, а во-вторых – от убитых комаров. Если залетал большой комар, бабушка гонялась за ним с тряпкой, а я «мочила» его книгами: подкрадывалась и тихонько «шлепала», оставляя кровяной след; бабушка, ругаясь, пыталась стереть его мокрой тряпкой. (Такие тряпки мы делали из ненужной одежды – маек, моих полинялых футболок. Чаще всего они использовались на кухне – в качестве ветоши.)

На окнах в зале – плотные шторы и тюль. У стены – громоздкий шкаф с зеркальными дверцами и всякой всячиной. Именно в него пряталась лучшая посуда, которой пользовались только по особым случаям, и хрустальные рюмочки для крепких напитков. Один из ящиков был примотан веревочкой – сломался, а чинить его никто не собирался. Ящик так и норовил сорваться с веревочки и однажды даже набил мне шишку.

В этом же шкафу хранились старые письма, старые календари и, самое главное, – все наши фотоальбомы.

Бабушка очень возмущалась, когда я начинала рыться в шкафу. У нее до сих пор хранится огромная коллекция отрывных календарей с пожелтевшими листочками. В одном из календарей она отмечала те дни, когда меня посещали мама или отец. Иногда они приходили вместе, но такое бывало только по праздникам: например, на Новый год.

Хранились в шкафу и старые письма моего отца из армии – о том, как он скучает по нам: маме, бабушке и мне. Не верится, что совсем недавно люди писали друг другу письма – другой связи ведь не было, – и томительное ожидание вознаграждалось конвертом с дорогими сердцу буквами. Чаще всего каждое письмо перечитывалось несколько раз…

Я очень любила все это рассматривать и листать. В нижней части шкафа, за дверцами, одна из которых постоянно соскальзывала с петель, хранились бабушкины журналы с домашними советами и с любовными романами.

У стены стоял раскладной диван с деревянными ручками и такие же кресла, там же размещался маленький журнальный столик. Между подлокотником кресла и столом было пространство, куда я могла просунуть ноги, чтобы подразнить кошку, – она всегда любила «поохотиться» за детскими пальчиками. Иногда я привязывала фантик к ниточке – получался шелестящий бант – и бегала из одной комнаты в другую, заставляя кошку выполнять кардиоупражнения. После 20 минут такой беготни она высовывала розовый влажный язычок и тяжело дышала. «Загоняла! Оставь животное в покое», – возмущалась бабушка.

За журнальным столиком проходили ужины – кто-то сидел за столом, а кто-то располагался на диване. Диван обязательно застилался желтым покрывалом с бахромой; такие же надевались и на кресла.

Конечно, сердце гостиной – «Рубин» – со временем заменил более современный телевизор.

У стены стоял большой тяжёлый шкаф, предназначенный для хранения одежды и постельного белья. Я в нем часто пряталась, когда мы с подружками играли в прятки у нас дома. Как же трудно было протирать на нем пыль! Приходилось залезать на табурет и вставать на носочки, рискуя свалиться.

Свои блузки и кофты бабушка навешивала на угол тяжелой межкомнатной двери.

Пол зала был застелен большим серым паласом с огромными красными розами, на который постоянно липла кошачья шерсть. На стене над диваном висел толстенный зеленый ковер. На него бабушка вешала игрушки, которые я мастерила на занятиях в кружке по вязанию. Вязаные мишки и зайчики, подвешенные за ниточку, выглядели немного странно, но гордость тем, что их связала именно я, смягчала некоторую сомнительность этой картины.

Если бабушка затевала уборку, она обычно длилась полдня, а потом мы шли гулять. Думаю, можно не уточнять, что в уборке я принимала самое непосредственное участие: все мы в детстве были мамиными или бабушкиными помощницами.

Бабушка часто переставляла мебель – в одиночку передвигала комод, шкафы, диван… Не знаю, как у нее хватало сил, но ей определенно нравилось вносить в интерьер что-то новенькое.

Во время уборки я протирала пыль на серванте, вытирала каждый пузырек – и одеколон «Шипр» ярко-зеленого цвета, и «Огуречный». Запах у одеколона был слабый, но жутко спиртовой; часто бабушка делала мне из него компрессы: увлажняла им вату, прикладывала на горло, заматывала бинтом, а затем укутывала теплым зимним шарфиком. Становилось тепло и даже жарко…

Одеколон помогал и в других случаях: когда очередной фломастер прекращал писать, он заправлялся тем же «Шипром». Делалось это так: «попка» фломастера вытаскивалась (чаще всего зубами), и внутрь заливалась пара капель одеколона – впрочем, иногда ограничиться парой капель не удавалось, и одеколон стекал по запястьям. Далее «попка» закрывалась, и фломастер должен был немного полежать. После этой процедуры он снова был пригоден для рисования.

Иногда я, расшалившись, вытаскивала мягкий стержень фломастера и елозила им по бумаге, пачкая руки и получая максимум удовольствия. После такого варварства, конечно, фломастер подлежал утилизации.

Помимо одеколона на серванте стояла парфюмерная вода «Кобра» в интересном флаконе: круглый черный пузырек с обвивающей его черной змеей. У змеи был металлический желтый хвост и такая же голова, украшенная вдобавок красными рубиновыми глазами. Когда пузырек опустел, бабушка не выкинула его, а оставила «для красоты». Ту же декоративную функцию выполняла и закончившаяся мамина помада: эффектный тюбик в виде лебедя гордо красовался на комоде. Эта помада не давала мне покоя, и я часто брала её поиграть.

Мамины вещи всегда притягивали меня как магнит. Мне нравилось всё: ее лаки для ногтей, заколки, резинки… Но она очень ревностно относилась к своим вещам и была не в восторге, если я брала что-то без спроса. Дома каким-то чудом обнаружились её туфли (тогда моя нога ещё помещалась в её обувь). Туфли были странные, но мне они казались обувью принцессы: тяжеленные, на шпильке, с большим бантом… Я надевала их и крутилась перед зеркалом (наверное, все девчонки так делают).

Но вернемся к уборке. После одеколона я протирала влажной тряпочкой прямоугольный белый флакон с туалетной водой «Кассандра», а потом приступала к самому сложному: моей коллекции игрушек-киндеров. Сначала они сметались в кучу со стеклянной полки (опустевшая полка тщательно протиралась тряпкой, непременно сухой), а потом каждый киндер необходимо было вернуть на его законное место. Вспоминаю свою коллекцию киндеров-пингвинов: пингвин в смокинге, пингвин с подносом, пингвин-девочка с розовыми бусами, пингвин-мальчик с букетом цветов… А еще коллекция бегемотиков, серия лягушек – лягушонок с зонтиком и лягушонок в зимнем шарфе. И свинья с милыми поросятами, и многие другие мини-игрушки, которые сейчас продают на сервисах для продаж. Для кого-то – ностальгия, для кого-то – просто игрушки.