Константин Реннер - Симочка. И другие рассказы

У Олега Николаевича была семья. Он обожал дочь, когда рассказывал о её шалостях, в голосе звенели нотки гордости, словно говорил: вот какому чуду я помог родиться на свет. А если в разговоре приходилось упомянуть жену, на его лице застывала кислая гримаса, словно от зубной боли. В такие мгновения Симочке было особенно жалко Олега Николаевича: бедняжка, из-за дочери вынужден терпеть ужасную женщину!

Поцеловать себя Симочка позволила только через месяц. Она не выскочила привычно из машины у соседнего дома, а попросила проехать чуть дальше, до парка. Едва машина остановилась, Симочка притянула Олега Николаевича к себе и прошептала:

– Иди сюда…

Олег Николаевич целовал её шею, висок, руки искали на спине застёжку бюстгальтера.

– Что ты! Нет… Не надо, нет! – сопротивлялась Симочка. – Пусти! Потом!

И выскочила из машины.

Открылась её связь с Олегом Николаевичем совершенно случайно. Убирая на зиму летние вещи, Юрий проверял карманы брюк и курток, чтобы не оставить в них какую-нибудь мелочь или ключи. В Симочкиной оранжевой ветровке лежали сложенные вчетверо два билета в кино. Юрий развернул их. На одном билете шариковой ручкой было выведено «Сима + Олег» и нарисовано пробитое стрелой сердечко с такими завитушками, какие умела рисовать только его жена.

Юрий посмотрел на дату: получалось, чуть больше месяца назад Симочка с каким-то Олегом ходила в кино. Он хорошо помнил этот день: Симочка задерживалась на работе с отчетом, просила ужинать без неё и обязательно проверить уроки у Серёжки, а то в начале учебного года сын успел нахватать троек. Так, с учебником в руках, Юрий и уснул…

Разбудила его Симочка, был почти час ночи.

– Как добралась?

– Фирма такси заказала.

– Есть хочешь?

– Нет, давай спать.

В темноте Симочка не заметила вазу с купленным Юрием букетиком гвоздик – в этот день ровно десять лет назад они познакомились.

Придя в тот осенний день домой, Симочка уже с порога заметила перемены в квартире: в прихожей вдруг стало как-то больше места, с вешалок исчезли вещи мужа, в шкафу больше не стояла его обувь. И ящики комода с бельем и рубашками были пусты. Симочка прошла в комнату. Вместо семейной фотографии со стены смотрела пустая рамка, а на столе под блюдцем с обручальным кольцом лежали билеты в кино.

Юра ушёл.

Первое время Симочка даже вздохнула свободно. Не надо было больше врать, оправдываться, придумывать отговорки для встреч с Олегом Николаевичем. Всё случилось помимо её воли и желания. Пусть так и будет, решила она.

Но Олега Николаевича изменившийся статус любовницы не обрадовал. Одно дело – встречаться с замужней женщиной, которая после свидания торопится домой, и совсем другое – с разведенной, которая спустя какое-то время не захочет ни с кем делить любимого мужчину. Под разными предлогами Олег Николаевич стал отказываться от встреч, переносить их и, в конце концов, просто стал избегать любовницы.

Через полгода Симочку вызвали в суд, где вручили решение о расторжении брака. Юрия в суде не было. Он вообще исчез из её жизни, как будто и не было прожитых вместе лет. Симочка не знала, где он и что с ним. Юрий молчал, молчали его родственники, их общие знакомые и друзья, внезапно ставшие чужими. Только раз в месяц исправно по почте приходили алименты. Да бывшая свекровь на выходные забирала к себе Серёжку, где сын виделся с отцом.

Увидела она бывшего мужа лишь спустя пять лет, да и то совершенно случайно. Была ранняя весна – та самая пора, которую Симочка особенно любила, когда зелёная дымка только начинает окутывать ветки уставших от зимы деревьев. Она гуляла по парку, а затем, свернув на ближайшую тропинку, прошла на трамвайную остановку.

…От издательства трамвайчик бежал вниз под гору, мимо фонтана, мимо выстроившихся в ряд скамеечек возле него, мимо котлована, наполненного талой водой, затем выскакивал на мост, по которому проезжал с сильным грохотом, и карабкался, карабкался на подъёме, в конце которого останавливался возле любимого Симочкиного кафе «Тулинка». Сюда она приезжала иногда, чтобы посидеть с чашечкой кофе на открытой террасе, отвлечься от хлопотной домашней жизни со старой полубезумной матерью и сыном-подростком в тесной «однушке»…

На лужайке перед кафе был устроен детский праздник. Среди звона детворы стоял улыбающийся Юрий, а навстречу ему, раскинув маленькие ручки, в вязаной шапочке с розовым помпоном, бежала, смеясь, Новая жизнь.

Другая жизнь.

Без неё.

Симочка расплатилась за кофе и вышла с террасы.

– Костя! Товарищ младший сержант!

В тусклом свете ночника дежурный показывает мне на часы.

– Понял.

Я сажусь, ищу ногами тапочки.

– А Меркурий?

– Ждет.

– Что-то у тебя холодно, – говорю.

– Костя, – дежурный замялся.

– Что еще?

– Мне докладывать, так что если можно, быстрее.

– Быстрее, – говорю, – нельзя.

Я иду в умывальник, открываю кран, смотрюсь в зеркало: опухший, бледный, с мешками под глазами, довольно мерзкие рыжеватые усики. Еще тот защитничек. Может, сбрить? И тут же слышу, как скрипит дверь умывальника, и в зеркале появляется жалостливое лицо дежурного:

– Товарищ младший сержант, я первый раз дежурю, доложил, что вы ушли, а вы не ушли, придет Лысюк, а вы не ушли.

Значит, местным девушкам придется подождать.

– Из-за тебя я теряю привлекательность, – говорю дежурному. – Что нового?

Дежурный оживляется:

– В пять Дунька заходила.

– Так рано?

– Она сегодня на первом КПП…

– Понятно.

Дунька была местной дурочкой, плодом, как говорили, пьяной любви секретарши из штаба и заезжего майора ревизионного управления. Ей было лет двадцать пять, днями и ночами она бродила по городку, залезая то под одного, то под другого оголодавшего солдата.

Я иду в спальню, одеваюсь. Меркурий с бушлатами ждет меня на крыльце. Конец августа. Прохладно. Ночью шел дождь. Мы идем в столовую, завтракаем, Меркурий аккуратно прячет в карман два законных воскресных яйца и кричит повару:

– Женька, дай еще! Целый день жрать не будем.

– Своих, что ли, мало? Отвали, а…

* * *

На первом КПП ефрейтор Ерин поит Дуньку чифиром.

– Ты сдурел? Ей же нельзя, – говорю.

– Все ей можно, нормальная девка, придуривается больше.

Дунька зашевелилась:

– Вы куда, мальчики?

– На кудыкину гору.

– На артсклад мы, – поправляет Меркурий.

– Я с вами.

– Отставить! Ефрейтор, доложи в штаб, что мы ушли. Дай глотнуть. Тьфу, ладно, не надо.

Ерин нажимает на селектор и громко говорит:

– Наряд на свал… то есть, на дальний артсклад покинул пределы части.

– Пошли, – говорю я Меркурию.

За воротами, кутаясь в бушлаты, мы выходим на бетонную дорогу, по которой бредем вдоль леса мимо офицерского городка, а потом еще дальше, к городской свалке, прозванной когда-то ради приезжего начальства, дальним артскладом. Там мы и будем торчать целый день неизвестно для чего, предоставленные сами себе, связанные с гарнизоном только телефоном, который, как нам сообщил дежурный по городку, уже полтора месяца не работает.