Анатолий Арамисов - Короли умирают последними

– Принимайте первые гостинцы! – издевательски буркнул он, развернул лошадь и хлестанул вожжей. – Скоро и до вас доберемся! – пообещал литовец на прощание.

Бабы, воя, сбежались.

Федор и Егор получили по две пули в спину. Они лежали в пыли с белыми лицами, застывшими в мучительных гримасах. Рубахи превратились в кровавое месиво, черные мухи мгновенно слетелись на запах запекшейся крови и гниения. Люди растерянно стояли, пугливо перешептываясь, пока не подлетел на лошади дед Бульбова – седобородый старовер Кузьма. Он спешился и нетвердой походкой приблизился к телам. Поднял голову внука, дрожащей рукой почему-то потрогал его высокий лоб, словно проверяя – нет ли температуры, потом выпрямился и тихо сказал:

– Простите меня, Егорка и Федя… не уберег я вас…

Обернулся на женщин.

– Помогите, бабоньки. Погрузим на телегу, у нас дома обмоем, в погреб положим. Хоронить послезавтра утром. Надо мужикам в лесу сказать.

Но беда не приходит одна.

Соседи зорко следили за процессией, медленно двинувшейся от дома Кузьмы к деревенскому кладбищу, что находилось в центре огромного поля под сенью вековых деревьев. Иван Соколов не мог не прийти на похороны старшего брата. Ночью он переплыл озеро, подобрался к своему дому и тихо постучал в окно. Через полминуты там, в свете лампы, показалось испуганное лицо Анны. Она отперла и встретила в сенях громким шепотом:

– Ваня… Боже мой, сегодня немцы несколько раз проезжали по дороге, как будто ждут вас!

Иван устало махнул рукой и прошел внутрь. Заглянул в детскую. Улыбнулся. Поцеловал спящих дочерей. Потом обернулся к жене.

– Накрой на стол. Скоро наши подойдут. Утром Федьку и Егора хоронить будем.

Когда комья земли покрыли деревянные гробы, друзья по оружию шепнули Соколову:

– Уходить надо. Бабы говорили, что Витас крутился недалеко, да и немцы наезжали.

– Успею… – Иван поднял отяжелевшую от горя голову. – Помяну по- нашему, по-русски, и уж тогда – в лес!

– Ну, как знаешь… Мы пошли.

Едва Иван Соколов сел за стол, как в окно громко постучали. Он приоткрыл занавеску и увидел перепуганное лицо старшей дочки Полины:

– Папа! Немцы!!

Иван стремительно бросился черным ходом к сараю, что стоял за домом. Кровь молотом стучала в висках, сердце выпрыгивало из груди. Он бросил взгляд вправо – столб пыли и характерный стрекот мотоциклеток приближался к его дому. По проселочной дороге, вдоль леса ехали еще три коляски, отрезая путь к отступлению. Соколов рванул дверь сарая, взобрался наверх, на огромную кучу сена, зарылся вглубь и замер. Гортанные голоса заполнили двор. Немцы раздраженно спрашивали Анну – где муж? Та в ответ только испуганно твердила:

– Не знаю… не знаю… не знаю…

Вперемежку с немецкой речью звучала и литовская. Иван с изумлением узнал голос своего соседа – Алоиса Квейниса, которому когда-то aбелоражцы разрешили поселиться в их деревне. После того, как умер последний хозяин добротного дома и наследник, живущий в Вильнюсе, продал его литовцу. Квейнис был тих, незаметен, трудолюбив, с большой семьей в пятеро детей старательно обрабатывал свой участок земли. И вот…

– Да… да… я его видел недавно… как он входил в дом… с оружием, господин староста! – подобострастно лепетал Алоис. Лицо его было непривычно бледным.

– Так где же он? – злобно прогремел голос старосты Ошкиняй.

– Не знаю, я не видел, чтобы он выходил, – ответил сосед Ивана.

– Говори, сука! – завизжал Витас Чеснаускас, повернувшись к жене Соколова. – Где муженек?? А то сейчас весь твой выводок утопим в озере!

Анна заревела в голос. Иван сжимал кулаки от бессильной злости, отгоняя огромное желание выскочить из сарая и расстрелять из «Шмайсера» хотя бы несколько сволочей. Он знал, что в этом случае погибнет сам и погубит жену с детьми. Немцы тщательно обследовали дом, подошли к сараю. Один из них, белобрысый, с крысиной мордой заглянул внутрь. Поморщился, увидев лишь сено, которым был набит сарай почти до самого потолка. Ему лень было лезть наверх, ковыряться в пыльной массе сухой травы. Немец сдернул с плеча автомат и прошил очередью пространство сарая. Иван почувствовал, как совсем рядом прошелестели пули.

«Только бы не загорелось… только бы не загорелось…»

Вторая очередь. Мимо. Третья. Вжиг!! Попал в руку возле плеча, там стало горячо и липко.

«Задел все-таки, сволочь…» – скрипнул зубами Соколов.

– Ванькааааааааааааа! Вылезай!!! – истошный женский крик заставил его вздрогнуть сильнее, чем от ожога пули. Анна, не выдержав угроз, напряжения, невольно выдала его. Немец, уже собиравшийся уходить от сарая, резко обернулся и всё понял.

– Оооо! Так ваш Иван там прячется? – заржал он. – Сейчас мы из огнемета его поджарим!

Соколов быстро пролез к краю сарая и с силой воткнул «Шмайсер» подальше в гущу сена. Потом скатился вниз, на землю, медленно вышел из ворот, подняв руки. Жена запричитала, забилась в истерике, увидев его окровавленную рубаху. Иван встретился глазами с Квейнисом. Тот не выдержал взгляда, опустил голову. Довольная крысиная мордочка подлетела к Соколову и разразилась потоком ругательств. Иван посмотрел в сторону дома, там к окну прилипли испуганные лица его дочерей.

– Хенде хох, руссишь швайне! – скомандовал немец. Он больно ударил рукояткой автомата между лопаток пленного.

– Убери детей от окна! – крикнул Иван. – Я вернусь, Анна!

Это были последние слова, что сказал Соколов жене перед расставанием. Впереди были пытки и избиения в комендатуре Швенчёниса. Били, в основном, литовские полицаи, некоторых из них Иван знал в лицо. На продовольственном рынке они когда-то покупали у Соколова зерно, овощи и рыбу, что тот привозил на подводе каждое воскресенье.

Особенно усердствовал Чеснаускас. Он мстил за давний случай, когда Соколов поймал его на озере глубокой ночью, за кражей рыболовной снасти. Они сцепились в лодке литовца, потом вместе упали в воду, и тут Иван пожалел Витаса. Видя, что тот наглотался воды и начал тонуть, вытащил на берег, переломил через колено, осушил легкие. Приволок в Ошкиняй. Литовец две недели валялся в больнице, но выжил.

– Ну, что с-сука, попался, наконец? – торжествующе шипел Чеснаускас, наклоняясь к лицу Соколова. – Сейчас я тебя накормлю рыбой вдосталь! Попрошу коменданта свозить тебя на Жеймяны, там кончить!

И бил, бил, бил по окровавленному лицу Ивана. До тех пор, пока на него не прикрикнул немец-конвоир.

Соколов не знал, что жена едва не угодила вслед за ним. Когда его уже увезли в комендатуру, литовцы, порыскав по деревне, вывели на окраину восемь женщин и четырех подростков. В том числе и Анну. Зареванные дочери побежали за ней вслед, но их отпугнули, пригрозив избить палками. Группу подвели к трем немецким солдатам.