Анатолий Арамисов - Короли умирают последними

– Немцев не видно. И вообще как будто всё вымерло. Идем! Я кое-что заметил!

Он поднялся и, чуть сгорбившись, неторопливо пошел к углу участка. Илья тенью следовал за ним. Иван сдернул с плетня ведро, воровато оглянулся.

– Ты что? Зачем? – прошептал Ройзман.

– Тихо. Подержи лучше скобу!

С ведром Соколов медленно приблизился к коровам. Те перестали жевать траву, подняли головы, глядя на незнакомца. Иван подошел к ближней, ласково погладил корову по холке. Та мотнула головой и отбрыкнула.

– Тише, тише… милая, я знаю, что вы не любите чужих… тише.

Вторая корова недовольно замычала и тоже отбежала.

– Ну, а ты? У меня дома осталась такая же красавица. Звать Звездочкой. Точно такое пятнышко на лбу. Тише милая, я только сейчас…

Соколов проворно нагнулся, поставил ведро под вымя и аккуратно потянул соски. Польская Звездочка повернула голову, взмахнула хвостом, отгоняя мух, но осталась стоять. Первые струйки брызнули в ведро. Вымя было полупустое, со вчерашнего вечера, когда хозяйка подоила корову, нового набралось немного.

…«Быстрее… быстрее… только бы не взбрыкнула… быстрее»…

Белые струйки со знакомым звоном врезались в металл.

Спустя пять минут Иван быстрым движением вытащил ведро из-под коровы и облегченно вытер пот со лба.

Он увидел, как Илья, облизывая пересохшие губы, чуть ли не бежит к нему.

– Давай! Это уже не вода, а получше! Пей! Эх, хлеба бы краюху! – Соколов осторожно передал ведро Ройзману.

Тот жадно впился зубами в край, белые струйки быстро потекли по рубахе вниз.

– Осторожнее, не спеши… – Соколов оглянулся по сторонам. По-прежнему никого. Илья оторвался от ведра, передал его, и Соколов с наслаждением впустил в себя такой знакомый аромат парного молока.

– Уфф! На, допивай! – Иван впервые за последние дни улыбнулся. – Пошли к дому!

Они не видели, как из окна на них давно уже внимательно смотрят. Соколов повесил пустое ведро на место, и беглецы медленно подошли к маленькому крыльцу.

– Эй, люди добрые! Есть кто живой? – Иван тихонько постучал в окно.

Тишина.

Соколов дернул за ручку. Заперто. Иван нагнулся к двери.

– Изнутри закрыто. Значит, дома кто-то есть… – пробормотал он, поднял голову и встретился взглядом с женщиной. Молодая полька испуганно смотрела на незваных гостей через стекло.

– О! Пани! Здравствуйте, не бойтесь нас! – Иван прижал руку к сердцу. – Мы не разбойники. Только дайте немного хлеба, ради святой девы Марии…

Спустя час они крепко спали на сеновале, сытые и счастливые.

Гнетущее чувство голода как будто осталось в страшном прошлом, в жутком сне. Хозяйка дома по имени Тереза сначала запаниковала, увидев незнакомцев. Но, узнав, что Иван и Илья живут в районе Вильнюса, расчувствовалась. В самом Вильнюсе находились почти все её родственники. Мужа в 1938-м призвали в войско польское, где он служил кавалеристом. На третий день войны, в сентябре 39-го, его послали с саблей наголо против свиного танкового клина генерала Гудериана.

Поляки гибли тысячами.

Иван неплохо говорил по-польски, он часто общался с панами и панночками на рынке Швенчёниса. Тереза скоро собрала на стол, рассказывая последние новости. Немцев в округе немного. Стоят небольшим гарнизоном в пяти километрах отсюда, в маленьком городишке. В деревне людей мало, мужчины днем прячутся по лесам, боясь отправки на работы в Германию. Месяц назад немцы внезапно нагрянули и забрали пятерых. Из-за шторки, закрывающей вход в комнату, с любопытством выглядывал белобрысый пацан лет семи.

– Мой Стефан, – кивнула в его сторону Тереза и быстрым движением смахнула слезу. – Не знаю, как теперь жить… скоро зима, надо хлеб убирать, тяжко без хозяина.

Иван сразу вспомнил трех дочерей. «И моим тяжко…» Потом бросил взгляд на Илью, толкнул коленом под столом. Тот понял намек, но грустно покачал головой.

Доели.

Как только бухнулись на гору ароматного сена, снова воспоминание молнией прострелило мозг Соколова – крысиная мордочка, очереди из «Шмайсера».

– Может, останешься, Илья? – тихо спросил Иван. – Попросись не как муж, а как работник хотя бы. Я не могу, у меня трое детей в Абелорагах.

– Нет, я хочу к своей Соне… Понимаешь? – произнес Ройзман.

– Какая Соня? Потом вернешься. Война рано или поздно кончится! А сейчас здесь намного спокойнее, чем в Вильнюсе и окрестностях! Кроме немцев – литовцы лютуют! Сгоришь во второй раз!

– Соня моя невеста. Она прячется у таких же поляков. Фронт прошел, скоро должно всё успокоиться и у нас!

– Ну, смотри, как знаешь…

Когда уходили, нагруженные двумя узлами с едой, обернулись. Коровы мирно щипали траву, возле них стояла Тереза, смотрела вслед беглецам. Что-то ёкнуло в душе Соколова, мелькнула мысль: «Может, самому здесь отлежаться, пока устаканится в Литве?»

Но, вспомнив лица дочерей, он отогнал эту мысль, как внезапную муху посреди зимы.

Они шли уже восьмой день, тщательно обходя крупные поселки. В одном месте снова разжились едой у пожилой четы поляков. Хозяин, порывшись в старом гардеробе, нашел для мужчин поношенные костюмы.

Оделись. Иначе уже становились похожими на оборванных бродяг.

Не заметили, как перешли границу Польши с Литвой. Это потом, в Советском Союзе она будет на замке: с колючей проволокой, разделительными полосами, пограничными нарядами с собаками.

Ройзман натер ногу и захромал. Иван смастерил на скорую руку лапти из березовой коросты, напихал внутрь зеленого мха, чтобы было мягче. Илья сразу повеселел, и с каждым километром, приближающим беглецов к Вильнюсу, волновался все больше и больше.

– Пойдем в обход? – спросил Соколов, когда с холма, что находится западнее города, Вильнюс открылся, как на ладони.

– Зачем? Моя Соня, надеюсь там. Я сегодня её должен увидеть! Куда я пойду? С тобой? В твою деревню?

– Там спокойнее. И вдвоём легче нам добраться. Осталось сотня километров примерно.

Илья замахал руками:

– Нет, даже не может быть и речи! Идем в город! Выглядим мы прилично. Соня прячется не в центре, а на окраине, в домах, что у реки.

– А как патруль? Документов нет.

– Скажем, что беженцы, погорельцы, всё добро и документы пропали. У Сони передохнешь, потом ночью уйдешь в свои Абелораги. Уже совсем близко, вон он, дом моей невесты! Метров восемьсот осталось.

Снова мучил голод. И Соколов решился.

– Идем!

Они шли между низеньких домиков, по району, где жили почти одни поляки, как послышался шум мотора, из-за угла, с соседней улицы, вынырнул немецкий бронетранспортер. Поднимая клубы пыли, машина устремилась вдоль улицы.

– Бежим! – крикнул Иван и бросился влево, за большую кучу сваленных бревен возле забора. Оглянулся.

Илья Ройзман словно оцепенел. На его лице блуждала растерянная улыбка, он сделал лишь три шага в сторону, словно желая пропустить бронетранспортер и, сорвав кепку с головы, чуть наклонился с почтительным видом. Он не дошел до дома любимой каких-то двадцать метров. Соколов скрипнул зубами, потом подполз к забору, резкими движениями вырвал одну за другой три штакетины. Нырнул в густые заросли смородины. Упал на землю, замер.