Ярослава Казакова - Записки на поверхности. Рассказы и миниатюры

Анечка вообще-то тоже не рушила. Она просто так подрабатывала. Однако эти жалкие оправдания никого не интересовали. Спать с чужими мужьями нехорошо, и баста.

В другой раз Марианна отчехвостила Антонину Петровну. Той прилюдно досталось за грубость и невоспитанность. Она и впрямь была хамоватая особа. Начальница ей даже пощёчину залепила. Та почему-то сразу ушла на пенсию, хотя до этого Антонину Петровну семь лет не могли на неё выгнать ни крестом, ни пестом.

Раньше Марианна Дмитриевна не была столь жёсткой.

– Это всё трава! – Объяснял главный архивариус, косясь на дверь. Он боится, что руководительница отдела продаж его услышит и рассердится. Леонид Львович может по-дружески подколоть Марианну Дмитриевну при личной встрече, но не более того. – Пока питалась человеческой едой, была человек, а как одну траву жрать стала – всё, нет человека.

С ним все соглашались, ибо спорить тут не о чем. Марианна Дмитриевна стала до ужаса прямолинейной и злой после двух лет «сидения на траве».

– Зайдите ко мне в кабинет. Обе.

Голос Владимира Алексеевича, генерального директора, звучит всегда ровно, что бы ни происходило. Из-за его плеча опасливо выглядывает Наталья Ильинична. Она очень хороший секретарь, хоть и бьёт постоянно посуду. У неё зато на полках чистота и порядок, а документация просто в образцовом состоянии.

На следующий день Марианна Дмитриевна передавала дела Людочке. Та излучала доброту и свет. Она никогда никому не грубила и не спала с чужими мужьями. А сплетни… Ну, кто, скажите, не сплетничает иногда! Тем более что Людочка не просто тупо сплетничала, а добывала для любимого шефа информацию. На вид она – сущий ангел, хоть и толстовата кое в каких местах. Почему её все сторонятся, неясно. Бывшая начальница, вон, невзлюбила за что-то… Впрочем, пара-тройка десятков выдранных волос – очень скромная плата за руководящую должность. Волос у Людочки ещё много, а пара-тройка дополнительных тысяч к зарплате никак ей не повредит.

***

Прошло три месяца. Всеми забытый пучок травы между рамами ссохся. Степанида Трофимовна решила выбросить его, а он взял, да и рассыпался в её коричневатых, шелушащихся руках зеленовато-чёрной трухой.

– Ну, ё-моё! Весь чистый пол обгадил! – Досадливо произнесла уборщица и принялась торопливо заметать травяную труху ногой под шкаф.

Оксана была хорошей девочкой. Она нравилась буквально всем. Ещё бы! Таких сапфирно-голубых глаз и пепельно-русых вьющихся волос нет больше ни у кого. Ещё ни у кого больше нет такого нежного голоса и столь замечательных манер. Последние необычайно аристократичны, и трудно поверить, что эта девочка – воспитанница обычного советского детсада. Драки, ругань и плевки в ближнего и дальнего там самое рядовое, будничное дело. Это я вам точно говорю. Сама там побывала.

Пока мы были маленькими, нам хватало друг друга, чтобы колотить, щипаться, плеваться и обзываться. Когда подросли аж до пяти лет, мы открыли для себя новое развлечение, а заодно расширили, так сказать, границы своего влияния.

В детсаду с некоторых пор началось какое-то строительство, которое упорно не желало закачиваться. Однажды наша старшая группа, объединённая с подготовительной, даже кирпичи таскала на прогулке. Однако это никак не ускорило процесса. Наоборот, к нам ещё и малышей вскоре подселили.

У забора образовалась куча щебня, перемешанного с какими-то непонятными цементными обломками. Если залезть на неё, становится видна улица, а, главное, из-за забора можно высунуться нам самим. Зачем? Ну, вы даёте! Прохожих доводить, конечно! Можно, например, крикнуть вслед толстой тётке с авоськами, кто она такая, и тут же исчезнуть за дощатым забором. Он в этом месте почти совсем без прорех, и оскорбившийся прохожий сразу не поймёт, кто сказал о нём всю правду только что.

Как же это было весело! И не рассказывайте мне, пожалуйста, что в детсаду кто-то кого-то воспитывает. Когда воспитывают, есть результат. Тут он отсутствует напрочь. Ещё не рассказывайте, что это единичный случай. Детсадовцы так развлекаются и в наши дни. У меня детсад прямо под окнами, и я знаю о результатах воспитания и обучения в нём всё.

Три или четыре девочки в нашем восхитительном «заборном» развлечении не участвовали. Их Оксанка подговаривала. Она сама корчила из себя этакую ледь, и подружки тут же принимались её копировать, как обезьянки в цирке, хотя по глазам их было видно, что они тоже очень хотят залезть повыше и обзываться на прохожих. Иногда кто-то из них не выдерживал, и они начинали кричать нам, тем, кто на «круче», как мы называли мусорную гору щебня:

– Алёша! Крикни ей, что она сморщенная обезьяна!

– Света! Скажи ему, что он яблок гнилой!

Однако под осуждающим взором Оксаночки подружки умолкали.

– Хорошие девочки так себя не ведут, – серьёзно изрекала она, и её слова почему-то действовали на них сильнее, чем сотни воспитательских поучений.

Оксану родители очень красиво одевали. На её платьица и костюмчики сбегались посмотреть все. Даже воспитатели из других групп приходили. Ничего удивительного: на дворе стояли годы дефицита товаров народного потребления. Тогда все жили одинаково, но кто-то всё же чуть одинаковее других. Кажется, бабушка Оксаны работала в торговле. Представляете, как её наряжали в праздничные дни на утренники? Она была, как кукла, и её хвалили так, как не хвалили всех остальных ребят вместе взятых. На коллективных фотографиях Оксана всегда получалась самой красивой и нарядной.

Я не имела аристократичных манер. Я вообще никаких манер не имела. И в будни, и в праздники ходила в детсад в одежде, перешитой моей бабушкой из вещей взрослых. Ещё часто «форсила» в обносках двух старших двоюродных сестёр. Реже – в том, что могли предоставить наши многоуважаемые торговые сети с их полупустыми залами и толстыми, язвительными продавцами. В те благословенные времена так, как я, были одеты многие, никто и внимания не обращал, однако страстно хотелось, чтобы обращали.

«Наша принцесса», «королевична», «куколка» – так называли Оксану взрослые, и никто не подозревал, что она не настоящая принцесса, а самозванка в красивых тряпках. Настоящая принцесса здесь я, только меня никто не видит, как Золушку в своё время. Казалось, что придёт следующий праздник, меня дома так нарядят, что все заохают-заахают, позабудут, наконец, про Оксану и начнут называть принцессой меня, а не её. Разглядят.

Однако праздник наступал, я приходила на утренник, как мне казалось, супернарядная, но на меня обращали внимание, только когда я читала стихотворение. Это я делала лучше всех в группе, и мне доставалось больше всех родительских аплодисментов. А потом всё. Как всучить самый длинный стих, так это мне, а как назвать принцессой и куколкой, так это её, несравненную дурочку и выпендрёжку Оксану.