Анжела Качкуркина - Российский колокол. Спецвыпуск АЛЬМАНАХА. Интернациональный Союз писателей «ВКонтакте»

Берегите любовь

Берегите любовь, ибо это даровано свыше —
Каждой твари по паре, и чувство одно на двоих.
Уважайте любовь, научитесь и видеть, и слышать,
И любите любовь, что с рожденья живёт в нас самих.
Уважайте любовь, что вам дарят, не слыша ответа.
И не стоит смеяться, когда о любви говорят.
Ведь в влюблённом душа, как под солнцем палящим, раздета,
И любая насмешка ложится на душу, как яд.
Берегите любовь каждой клеточкой бренного тела,
Сохранив в чистоте непорочность и искренность чувств.
Не ищите подтекст, не ищите вы чёрное в белом —
Человек без любви и жесток, и расчётлив, и пуст.
Я любила всегда. Я любила душою и сердцем.
Ни минуты, ни дня не смогла я прожить, не любя,
И дарила любовь, и пыталась любовью согреться.
И любовью своей я не раз воскрешала себя.
И я знаю теперь, что ненужной любви не бывает,
Не бывает напрасных признаний и ласковых слов —
Иногда просто кто-то не всё, не всегда понимает
Или просто бывает к взаимной любви не готов.
Берегите любовь даже в самом смешном проявлении,
Даже если не верили в искренность сказанных слов.
Даже если вообще никогда ни во что вы не верили,
Шепчет сердце упрямое: «Люди, храните Любовь!»

Защитник

Я закрою тебя самым крепким Любви щитом.
Спи, любимая, спи – я твои охраняю границы.
Счастье здесь и сейчас – ни к чему оставлять на потом.
Пусть летят журавли – нам с тобой хватит даже синицы.
Я закрою тебя нежных слов покрывалом-плащом.
Отдыхай, дорогая, не бойся со мною замёрзнуть.
На плечах моих руки твои, сердца стук – словно гром.
А в глазах твоих плещется счастье весенними грозами.

Я закрою тебя музыкально-душевным зонтом.
Приготовишь нам ужин? Буду вечером – я обещаю.
Я приду обязательно. Жди. И сегодня вдвоём
Мы под звёздным дождём желание «Жить» загадаем.
Я закрою наш дом самой крепкой – из веры – стеной.
И клянусь: я вернусь из любого смертельного боя.
Перелётным скворцом, долгожданным дождём или талой водой —
Я вернусь. Только жди. Небо наше, для нас – голубое.

Поводок

На поводке-холоде, да в строгом ошейнике-безразличии,
Чтобы не лаяла громко и далеко не убежала.
Чтобы рядом, к ноге, соблюдая правила приличия,
И не скулила, как сука под дождём, что мне внимания мало.
Слово-кость «нужна» – раз в неделю, чтобы не сдохла с голоду.
Кинуть и забыть можно на время, пока поводок от рвения не натянется.
А ведь мы оба с тобой, дорогой, уже не совсем молоды.
И я не попрошайка, не бомж, не подзаборная пьяница.
Понимаю, что не должен ты мне ничего, не обещал – по-мужски, правильно.
Но лучше бы сразу прогнал – давно бы переболела, отмучилась.
А теперь я в любви безответной гордость свою расплавила,
Но так и осталась никем для тебя, и все, кроме меня, – лучшие.
Купи мне намордник, хочешь – денег дам, а ещё лучше – наручники,
Чтобы даже писать не смогла, не кидала стихи-булыжники.
Вот только когда до сердца твоего доберутся моей любви лучики,
Окажется, что простыл мой след, оставив тебе лишь страницы книжные.

Стих-миниатюра

На сцене догорала маска…
Софитов свет расплавил яркий грим немолодой актрисы.
Он, словно воск, на платье капал красками,
Являя миру кожи серый цвет, глубокие морщины и уставшие глаза —
Реальность жизненной репризы.
Читала женщина стихи. Свои стихи.
То громко и надрывно, через боль и слёзы – ей даже микрофон не нужен был.
То в полушёпот уходя, руками, жестами, всем телом – словно для глухих…
И слышали её – любую. А грим всё так же вниз по платью плыл.

Слова картечью улетали в зал,
Шрапнелью крика достигая ложи, и падали на зрителей камнями.
В той ложе, отгороженный от всех глухой стеной, надменный критик восседал,
Всем видом говоря: «Кто эти люди все? Кто там, на сцене? Я не с вами».
Вот новый стих взлетел под потолок,
Завис на люстре и дождём эмоций рванулся вниз, по зрительским сердцам
И рикошетом ринулся на сцену, из платья бархатного вырывая клок,
Пытаясь женщину отправить к праотцам.
Актриса вздрогнула и онемела на мгновение.
От боли сморщилась, но лишь совсем чуть-чуть, и продолжала с горькою улыбкой
Читать стихи. Сегодня для неё весь этот зал, весь мир и ветра дуновение,
И шторма рёв, и тихий нежный стон, рождённый скрипкой.
Последние стихи как реквием звучали…
Актриса в платье рваном, уже без грима, обняла себя за плечи и повернулась к зрителям спиной.
Рванула платье, обнажив лопатки, – и всколыхнулся изумлённый зал – сквозь кожу
крылышки торчали,
Они росли ежесекундно, закрывая женщину собой.
Тяжёлый занавес упал, как гильотина.
Зал опустел. Последним покинул свою ложу критик, раздавленный восторгом зрителей и сказкой.
На выходе остановился у афиши, словно в галерее у картины, —
На сцене догорала маска…