Зулкар Хасанов - От добра добра не ищут

Деревня Воропаево – российская глубинка, каких много на Руси – особенно ничем не отличалось от других деревень. Жили в этой деревне люди злые и скупердяи, крикуны и драчуны, простаки и жмоты, попробуй ты их не возлюби! Конечно, основная масса людей – это трудовой народ, который рожал и растил детей, сеял хлеба и проявлял заботу о ближних. В деревне Воропаево жили-не тужили супруги Ахинеевы, Семен Григорьевич и Антонина Васильевна, семейная пара средних лет, беспокойного характера. Сын их Саша учился в городе и проживал у тётки Нади, сестры Антонины. Старшая дочь Сильвия только окончив 10 классов, тоже захотела жить в городе, подумав, что раз она «Сильвия», то враз выскочит замуж – имя диковинное – «иностранное». Старалась походить на богатую девушку: навешала на себя золотых цацек, неизвестно кем дарёных. Так и ходила там, где больше всего водится иностранцев. Работала в обычном ресторане под названием «Благородный», мыла посуду, а хорохорилась, как известная танцовщица. Сильвия выучилась танцевать по-испански. Да так ладно, что хозяин ресторана её выпускал, когда другие танцовщицы уже лыка не вязали, угостившись крохами с барского стола. Когда дети испытывали какой-то недостаток, особенно в питании или средствах, то приезжали к родителям на побывку, чтобы чем-нибудь поживиться.

Семён Григорьевич, бывший колхозный бригадир, понял, что пришла совсем непонятная другая жизнь. Многие старались изо всех сил больше уделять внимание своему домашнему хозяйству, помня одну истину: «Что вырастил дома – это твоё, оно тебя греет и кормит». Антонина Васильевна – женщина не робкого десятка, здоровьем бог её не обидел, успевала везде – в колхозе и дома. Но вот пришли новые времена, как жить, как быть? Надо проявлять свои способности, искать пути выживания. Семён Григорьевич – он коллективист, никак не мог понять, как это – быть частным землевладельцем. Ходил по деревне к друзьям – поговорить, посудачить о том-о сём, охал и вздыхал: «Неужели нельзя было всё делать продуманно и спокойно? Одни быстро разбогатели, а другие в это же время сильно обнищали». Дали ему земельную долю, но далеко от дома, орудий труда нет, чтобы обработать такой большой земельный участок. Долго Семён думал, почёсывал затылок, а потом продал свою землю приезжему бизнесмену «за так», за дёшево, за копейки. Поработал в наймах у перекупщика, нанимавшего к себе на работу тех же колхозных механизаторов, у которых купил землю. Механизаторы старались, работали, а зарплату хозяин платил изредка, ссылаясь на отсутствие денег, да на то, что солярка подорожала, что много ещё надо запчастей закупить.

Новоявленный хозяин земли Иван Борисович Ядрёный, крепко сбитый мужик, чёрная борода и губы на выкате, как красные помидоры, густые брови, в глубине которых поблёскивали безжалостным светом мироеда небольшие глазки. В детстве Ядрёный пострадал из-за своей бесшабашности и вседозволенности. И потому, когда шагал, правая нога не успевала за левой, довольно сильно прихрамывал. Из-за этого его односельчане прозвали «кидай-нога». Трактористы на стоянке техники моментально испарялись, когда кто-нибудь говорил: «Спасайтесь, идёт «кидай-нога». – Иван Борисович, когда вы нам будете платить зарплату? – спрашивали наёмные рабочие. «Кидай-нога» только бычился, делал кислый вид и говорил: «Как соберу урожай, тогда и буду платить». Пыхтел, сверкал глазами, как леший:. «Засеяли зерно плохо, кругом плешины незасеянные, аж поле моё родное теперь рыдает! Вы думаете, так, за спасибо, и нате-ка вам денежки. Дудки, так не бывает. Надо лучше работать».

– Иван Борисович, клянёмся Богом, мы работаем от зари и до зари! А чем прикажите кормить своих карапузов? Ведь это для вас растёт будущая рабочая сила!

– С такими работниками, как вы, какое у меня будущее, никому неведомо. Вы – молодые, да нахрапистые, вам только дай, и всё тут!

– Прошлогоднего запаса в ваших амбарах хватит на несколько лет вперёд, Иван Борисович. Сейчас зерно в спросе, продайте – вот вам и зарплата для нас.

– Хорошо быть добреньким за чужой счёт, вам бы только сегодня всё было, а мне нужно наперёд всё предвидеть, вы, головы бестолковые, понимаете это или нет?!

– А вы – шкура, только о себе и думаете.

– «Кидай-нога», заскрипев зубами и скорчив рожу, смывался с места сходки. После продажи своего земельного участка Семён надолго ушёл в глухой запой со своими бывшими деревенскими друганами. Антонина Васильевна мало уже надеялась на непутёвого мужика, но совсем от него не отказывалась: как-никак в доме есть хозяин, хотя и паршивый. В трезвом виде он мелкие домашние поручения своей Васильевны исполнял исправно. Глядишь, то бычка напоит, а он уже большой, почти годовалый. Да жалко Антонине гнать его в табун. Теперь пастухи не напрягались: в жару стадо стояло на постое в болоте, там жрать скотине нечего. Бычок совсем отощал, придя вечером, кидался на стог сена, заготовленный на зиму, как крокодил на буйвола. Поэтому дома за бычком приходилось здорово приглядывать, как бы чего лишнего не сожрал. Пищевые отходы тоже шли бычку, словом, дома ему было лучше, чем в поле. У бычка шерсть залоснилась, стал вечерами заигрывать с пуховыми козами, коих у Антонины было немало. Козы приносили ей тоже большой доход.

Козы – дело нехитрое, только всё делать надо вовремя и чистенько, а то твой пух и задарма не возьмут. Охочие до пуха цыганки заходили к ней в избу табором, и так каждый год. Нужно сказать, что с цыганками-торговками надо торговать умеючи, иначе по миру пустят. Семён каждое утро уводил бычка в свой загон рядом с домом. Загон большой, выросла уже высокая трава после покоса. Привязывал его к железному колышку. Бычок привык к этому мероприятию и набирал жирку. Семен иной раз встречал скотину из стада, но тверезым бывал редко, скотина шарахалась от него, как от шального.

Будучи подшофе, Семён страдал от голода, особенно когда жена работала, еды дома не сыскать. Тогда Семён выходил из дома и просматривал округу: не идёт ли дымок из печной трубы тётки Аграфены Матвеевны, младшей сестры его мамы, уже пожилой женщины. Если шёл дымок, то он непременно наведывался к ней домой. Тётка Аграфена была добрая, жалела его, мать-то Семена давно померла. А вот муж Аграфены Матвеевны, дед Савва Митрофанович – мужик скупой и жадный. Правда, он явно свою жадность старался не показывать, но она пёрла наружу по природной его расположенности к ней.

Голодный Семён заходил на огонёк к своей тётушке, рассчитывая, что Саввы Митрофановича нет дома. Ан нет, Савва Митрофанович сидел у печи и уплетал горячие блины, которые пекла Аграфена Матвеевна, глядя на иноков сычом. Семён смиренно открывал дверь, здоровался, запах блинов завораживал, невозможно даже выразить, слюнки текли, аж голова у Семёна кружилась. Тётка Аграфена по обыкновению приглашала Семёна: «Семён, небось, голодный, иди, садись, блинков покушай! Но Савва Григорьевич не давал ей даже рта раскрыть: «Да Семён сытый, он блинов не хочет!» А у Семёна в животе всё воротило, желудочного сока много, а погасить его нечем.