Илья Выговский - Римшот для тунца

Она хитро посмотрела на меня и добавила:

– Главное прокукарекать, а там хоть не рассветай.

– «Не хочу я гнить, как ива, на болотной кочке где-то, я хочу сгореть от молний, словно дуб в разгаре лета», – продекламировал я.

– Ты гений! –воскликнула Людмила Какоевна.

– Это Шандор Петефи гений. Я только повторил.

– Это не важно. Он написал твоими словами.

«Так же, как и Пушкин с Толстым. Тоже писали моими словами», – улыбнулся про себя я.

Я не хотел, чтобы Людмила Какоевна меня жалела. Боясь, что наша случайная встреча перейдет в живую картину «Белинский у постели умирающего Некрасова», я попытался поменять тему:

– Все говорят, что я разбрасываюсь. Разве это плохо? Я вот математику полюбил, физика увлекла. Даже не ожидал от себя. Коллажи делаю неплохие, рисую. Несколько коротких видеофильмов снял.

– А я говорю – бред! Это совсем не твоя стезя. Ты впустую тратишь время! Твое призвание – это литература. И это преступление…

Но я перебил:

– Знаете, есть люди, которым очень рады после их ухода. Из общения с авторитетными спецами я хорошо уяснил: я именно из этих, которые способны осчастливить общественность своим небытием на литературном Олимпе.

– Сдаешься? Струсил?

– Нет, просто…просто…

– Что?

– Нет сил! Надоело! Надоело жопой волны рассекать!

Я понял, что позволил бестактность в общении с дамой и быстро извинился. Но она, казалось, не придала значение и наддала:

– А надо встать и рассекать!

Мы оба рассмеялись.

– Сейчас расскажу тебе случай из истории, возможно, он тебя не только рассмешит, но и поднимет твой боевой дух!

– Интересно…

– Как-то Константин Бальмонт – помнишь такого? – был приглашен в Ясную Поляну самим Львом Толстым. Поэзия Бальмонта классика не впечатлила. Но Константин Дмитриевич на это отреагировал так: «Старик ловко притворился, что ему стихи мои не нравятся».

– Буду вспоминать этот случай «во дни сомнений, во дни тягостных раздумий», – пообещал я.

– И запомни, в жизни каждого человека есть прекрасные люди, которые всегда рады загнать нас в могилу. Так не будем же доставлять им такого удовольствия.

– Положим, не будем. Но не могут же несколько человек подряд ошибаться, клеймя мою литературную несостоятельность. Такого же не бывает!

– Бывает. Уж поверь моему огромному жизненному опыту. Всякое бывает. В такой ситуации главное не надо подхватывать чужие помои и с упоением лить на себя.

– А как же требовательность к себе? Самоирония? – резюмировал я.

– Я не об этом. Скажи про себя, что у тебя кривые ноги, и вот увидишь, вскорости все будут говорить: «Ну, как там тот кривоногий поживает?» Я про ложное самобичевание, если ты меня понимаешь. Да, прими как истину: люди не прощают тех, кто выше, чище и талантливее, чем они. Нужно делать так, как учил великий Окуджава: «Не придавать себе особого значения, но знать себе цену». И вообще, творческая зависть – определение довольно хорошо изученное в литературе и искусстве. Не знал?

Я промолчал. Я был уверен, что что-то идет в моей жизни не так. Я знал, что дурно выгляжу. Каждый раз, смотря в зеркало, я видел некрасивого человека, днем работающего грузчиком, а по ночам поддерживающего небо.

– Может у тебя проблема с темой? Не знаешь, о чем писать?

– И с этим тоже, – признался я.

– А как тебе такая: молодежь маленького городка разделилась на два лагеря. В одном – дети богатых родителей, в другом – бедные. Они объявили друг другу войну. На чьей стороне будет победа – решать тебе.

– Спасибо, но…не то, – мне было жалко Людмилу Какоевну, но сюжет мне показался нежизнеспособным.

Вдруг она сказала:

– Есть идея! Тебе нужно пообщаться с единомышленниками. Это на тебя подействует, как вливание свежей крови.

Я недоверчиво посмотрел на нее.

– В молодости я много проводила времени в неформальном общении с молодыми творческими людьми.

Она слегка зарделась.

– Тогда это никто не называл «тусовка» или «туса». Существовало более теплое слово – «компания». Представь, конец шестидесятых. Я жила в Ленинграде в общежитии. Город необыкновенный, со своей культурой, город, повернутый к Европе. С Запада тянуло свободой. «Битлз», хиппи, дети-цветы…

Я внимательно слушал, с трудом представляя мою хиппующую собеседницу среди детей-цветов.

– Мы много спорили, читали стихи. Окуджава, Ахмадулина, Вознесенский. Это было самое счастливое время в моей жизни.

Яркие воспоминания смягчили угловатые черты лица моей собеседницы. Даже подбородок слегка округлился.

– Я постараюсь тебе помочь. Позвоню своему бывшему студенту, он общается с неформалами. Мы с ним недавно встретились и обменялись телефонами. Он столько интересного порассказал! Оказывается, во Владивостоке кипит творческая жизнь. Художники, актеры, поэты, писатели, музыканты. С разными темпераментами, стремлениями, идеями. Они раскрывают свой внутренний мир, спорят, советуются. Моего знакомого зовут Семен. Я обязательно с ним свяжусь.

– Спасибо.

Я в очередной раз восхитился ее неравнодушию.

Солнце почти село. Отблески багрового заката, таинственная дымка майских сумерек, всполохи первых фонарей, тонкий аромат распустившейся черемухи, – все это казалось незначительным. Главное, что в этот момент я ощущал рядом с собой союзника, учителя и верного друга. И неважно, что ему было далеко за пятьдесят, а может, за шестьдесят или семьдесят. Просто я почувствовал себя живым. Мы обменялись телефонами, и я сказал:

– Ну, мне пора. Меня уже потеряли, да и собака нагулялась. – Я посмотрел на свою собеседницу с благодарностью. – Хорошо, что я вас встретил.

Еще я хотел сказать, что она прекрасная женщина и благороднейший человек, что отнюдь не мне, а именно ей присущ дар ощущать чужое страдание более остро, чем свое, что ее послали мне в этот вечер ангелы, но… не смог. И пожать ее немолодую руку – тоже не смог. И поцеловать ее морщинистую щеку… Мы тепло попрощались, и я пошел домой. По дороге мне вспомнились слова Ницше: «Уставший бояться способен сразиться с врагами». И хотя настоящими врагами я не обзавелся, готовность сразиться с ними у меня появилась.

Придя домой, я выбрал чистую тетрадь побрутальнее. На черном картоне обложки были вытеснены золотом слова «World of Warcraft». На первой странице я поставил число, 21 мая 2020 года, и сделал первую запись: «Несчастная Серая Шейка опустила свой печальный зад в ледяную воду грустного пруда». Результаты литературного труда меня вполне удовлетворили. Слово, данное Людмиле Какоевне писать всегда, писать везде, я сдержал.

Если мою жизнь представить как солнце, то вокруг моего светила имеется множество лучей. Это друзья, приятели, знакомые, любимые, любящие, на дух меня не переносящие, школьная жизнь с ее любимыми и не очень предметами, семейные узы, тайные мечты и мимолетные увлечения. Но есть в этой звезде и пробел, где не хватает одного луча. Мне катастрофически не хватает единомышленников в моем увлечении литературой. Не то чтобы я был такой умный, ума во мне немного. Просто, как бы это помягче выразиться, это направление не очень популярно в моей среде. Вернее, очень непопулярно. Ну кто сейчас любит читать? Не вижу лес рук. А писать? То-то и оно. Нет, участвуя в различных конкурсах, я вижу десятки, сотни моих ровесников, которые пытаются самовыражаться в поэзии и прозе, но все они разбросаны по стране, и мои попытки сблизиться хотя бы виртуально потерпели неудачу. А те, с кем удалось установить контакты, оказались откровенными эгоцентриками, мнящими себя если не пушкиными, то уж бродскими точно. Так я и жил с мыслью: «Я жалкий осколок прошлого, который хочет присоединиться, но не может». Правда, однажды я было нашел себе такого человека, – известная журналистка, Ирэна Пиоттух, которую жители Владивостока запомнили по серии ярких одиозных передач, снизошла до знакомства со мной. Но не прошло и полгода, как ее пригласили в Москву, и я снова остался один.