Валентина Нестерова - Фантазии во сне и наяву. Повести и рассказы

С чем вторая бабушка Виринея Ивановна, которую по причине непривычного для языка и уха имени ученики, учителя и знакомые звали по отчеству: Ивановна, а она, Лера, чуть ли не с пелёнок величала Буся (видимо, на свой, детский лад сократила бабусю, у которой, согласно песне жили два весёлых гуся) была не согласна.

— Любовь не ловля на живца, а моя Светка приохотилась сначала к Никите, теперь к МузЕ, случись, что с ним, не медля новую жертву найдёт, – то ли ропща, то ли смиряясь с очевидностью, ворчала она.

«У Виринеи синдром недолюбленности, медицина бессильна, – нашла ей оправдание Маша, но и себе не изменила, – только воплощённый талант любви способен обезьяну обратить в человека!»

Кстати, она единственная именовала сватью по имени, от случая к случаю в педагогических целях напоминая: имя Виринея с латинского языка переводится как «подлинный лик», а подлинность синоним оригинальности и истинности, из чего следует: иногда не грех прислушаться к её словам.

Надо признать, откровение Буси и прощальное напутствие матери: сердца никому не отдавай, в какой-то мере поколебали её веру в заявление Маши о таланте маминой любви.

Через время отцовское наследие также подверглось сомнению…

Был урок на пленере.

Небо хмурилось.

К голым веткам ольхи жались превратившиеся в сирых воробышков не облетевшие вовремя листья.

Цветовая гамма пейзажа соответствовала осеннему пессимизму.

Она угольным карандашом очертила на ватмане границы пейзажа.

Чёрную акварель размыла в оттенки серого.

Изобразила корявый ствол, калеки ветки, вместо воробья, бомжеватого ворона…

И вдруг голос преподавателя над ухом: плоско, мертво! Твой отец писал в технике сфумато: где воздух озарён духовным светом и нет границ. Его пейзажи, дышали, жили а небо то пело, то плакало. Жаль, его секрет умер вместе с ним…

– Бесталанная я, – разревелась дома она, – был бы жив папа, открыл бы мне свой секрет, тогда бы…

– Тогда и тебя убили бы, как его! – оборвав её, испугалась невольного откровения бабушка.

– Разве он не… упал с утёса? – мгновенно высохли её глаза.

– Упал. Конечно, упал!

– Но ты сказала…

– Это я так, фигурально, – сокрушённо вздохнула Маша. – Никита с детства пытался приспособить реальность к фантазиям. Был убеждён: за небом есть другая земля, где люди летают, как бабочки; никто никого не убивает, не ест; все дружат между собой. Я даже водила его к психиатру…

– И что?

– Знаток человеческих душ сказал: мальчик здоров, пусть рисует своё заоблачное небо, может, нас вылечит…

Ночь после этого разговора была разорвана в клочья.

Она то засыпала, то просыпалась и вновь погружалась в таинственно-реальные сумерки…

Где она карабкалась в горы.

Скользила на мокрой траве.

Хваталась за куст.

Его колючки срывали ей кожу с рук.

Капли крови превращались в ягоды.

Она испытывала странный голод…

«Не ешшшь, ослепнешшшь» – прошипела свернувшаяся у ног куста змея.

«Где-то я уже это слышала» – в ответ огрызнулась она.

И прижала языком к нёбу жгучую ягоду.

Глаза её тут же закрылись.

Веки стали прозрачными.

Воздух наполнился сонмом теней.

Ещё немного, и она сама стала бы тенью.

Но кто-то подхватил её, и они взлетели высоко-высоко.

А там!..

Подушечки её пальцев… превратились в маленьких гномов с кисточками в руках…

И вдруг сверху бабушкин голос!

– Сын приходил, велел передать тебе его секрет…

Она открыла глаза.

Увидела в руках Маши небольшого размера холст: на нём цепляющийся за край утёса, усыпанный жемчужно-алыми ягодами куст.

– Сок этих ягод, застывая, превращается в смолу, которая от тепла пальцев активируется, придаёт краскам сферический эффект, – заученно говорит бабушка, вытаскивает из кармана халата стеклянную баночку с прозрачным содержимым, и со словами: тебе пора вступить в наследство , а мне пора домой, начинает оседать…

«Лучше бы умер папин секрет, а бабушка Маша жила бы себе, да жила…» – долго ещё после похорон думала она.

Несущую смерть смолу убрала с глаз подальше.

До вчерашнего дня старалась не вспоминать о ней.

И если бы не встреча с Игорем, кто знает…

3

Валерия мысленно вернулась в кафе, где, заказав чай с пончиками, Игорь Изгоев, инициативу беседы взял на себя.

– Согласись, по сути, Арбенин тоже жертва. В его случае фейк и яд синонимы. Но! Умереть ему, возможно, даже легче, чем продолжать нести свою ношу…

Игорь замолчал.

Взгляд его стал темнеть.

Голос налился свинцом: Вы дали мне вкусить почти все муки ада. Везде я видел зло и, гордый, перед ним нигде не преклонился…

Ей стало жаль Арбенина, вернее, двух в одном.

А Игорь смыл с лица грим роли.

– На первой репетиции Врал Ильич сказал: добро и зло – это главные актёры, без которых пьеса жизни была бы скучна… как тысяча калош в сухой и ясный день.

– Не поняла, про что Ильич вам врал? – недоумённо повела плечами Валерия.

– Лавр наш режиссёр. Носит себя как лавровый венок. Представляется, не иначе как, – Игорь изобразил древнеримского консула, – ЛАВР. Потом, через паузу, интригуя, добавляет Ильич. Мы для него всего лишь «гомо примитивус». А он для нас за язык без костей, Врал! Но мозг у него без тормозов, и это любопытно…

– Маша говорила: любопытной Варваре на базаре нос оторвали! – ностальгически вздохнула Валерия.

– Не могла бы твоя Маша и моей маме что-нибудь в этом роде сказать, а то она… шагу не даёт ступить…

– Бабушка бы с радостью, но её уже нет…

– Прости, а твоя мама тоже… каждую минуту…

– Моя мама раз в неделю позвонит, спросит: у тебя всё в порядке? Я отвечу: в порядке. Тогда, пока? Пока! – с помощью интонации передала суть общения с матерью Лера.

– Вы не вместе живёте?

– У неё новая семья. В Турции. Муж, два сына, гостиный двор. Даже имя поменяла: была Светланой, крестили Фотинией, стала Фатимой.

– А мой отец сейчас колесит по Америке. Друг позвал. Хотят создать театр-ковчег, театр-реанимацию, свои и зрительские души спасать. Кстати, – выразительно посмотрел на часы Игорь, – через час он по Скайпу должен выйти на связь, рассказать о встрече со слепым художником, который согласился написать декорации…

– Слепой художник и декорации? – удивилась она.

– Представь себе! Хотя, декорации – громко сказано, им нужно небо! А небеса он пишет как иконы, и они… иногда мироточат.

– Мой отец тоже был небописцем…

– Тогда сам Бог велит тебе явиться в гости к нам. И пончики кончились. А мама обещала испечь рыбный пирог… – многозначительно посмотрел он на неё.

– Даже не знаю, – растерялась она.