Валентина Нестерова - Фантазии во сне и наяву. Повести и рассказы

В любом случае, зритель каким был, таким и…

И всё же нельзя сдаваться…

Неугомонный мозг моментально вообразил сцену, в глубине которой строится Супермаркет.

На авансцене под дождем сидит старый индеец, играет на флейте.

Из чаши для подаяний выползают змеи, рекламируют соблазны…

Тут же вспомнилось: Папа Римский недавно расширил список смертных грехов, прибавил к семи пять. Теперь их двенадцать, как апостолов.

Пятнадцать веков существовали:

Гордыня. Зависть. Чревоугодие. Похоть. Гнев. Алчность. Праздность.

К ним прибавились:

Аборт. Педофилия. Загрязнение окружающей среды. Наркоторговля. Манипуляция человеческими генами.

Превратят людей в биороботов…

Опустеют театры…

«Типун мне на язык!» – оборвала апокалиптическую мысль Ксения.

Поставила себе диагноз: кризис среднего возраста.

Хочется снова родить: не ребёнка, так пьесу!

Для Игоря роль написать. Хотя…

Сыграть талантливо грех – в какой-то мере обелить его.

Других соблазнить и самому соблазниться…

Раньше кроличьи лапки помогали актёру не стать рабом роли…

Лучшего талисмана – на театре не было.

У неё где-то хранится…

Надо бы и сыну подарить, а то он на полном серьёзе вживается в образ Арбенина.

Не дай Бог, вживётся!

Потеряет себя.

Лера не спасёт…

Был бы жив Никита.

Сыграли бы свадьбу.

Может, Бог так и задумывал, да его пьесу сыграли по-своему.

Нашёлся самочинный режиссёр, убил главного героя, разрушил семью, осиротил девочку. Ради чего?

Или изначально замысел был, напомнить людям: преступления наказуемы?

И не случайно!.. Данила встретился с сыном убийцы, а наш сын с первого взгляда влюбился в дочку убитого.

Так или иначе, Ксения почувствовала себя ответственной за дальнейшую судьбу Леры. И первым делом решила вслед за ней посетить выставку офортов Гойи. Хотелось не только наполниться её предполагаемыми чувствами, но и позаимствовать соблазны для своей будущей пьесы…

9

Будильник прав: фобия пробуждения сильнее страха смерти.

Или… не прав?

Накануне вечером, отмыв пальцы от доставшейся в наследство от отца смолы, она в странной дрёме бесстрашно похоронила себя: пусть не всю, только себе надоевшую.

Как ракета, отстрелила отработанную ступень.

И теперь стала другой.

За бесстрашие простила беспощадного Гойю и даже целовалась с ним.

А целоваться со знаменитостью – к любви…

Игорь! – хаотично забилось сердце.

Портрет! – загорелись подушечки пальцев.

Настроившись на «будь, что будет!», она открыла дверь в мастерскую.

Показалось: по лицу Игоря пробежал свет.

Взяла в руки лист ватмана: нет!

Каким был, таким и остался – наброском.

И всё же что-то…

– Ты дышишь? – замирая от тёплого дуновения, спросила она.

– Тогда скажи что-нибудь, – поднесла к уху портрет.

– Молчишь?

– Ладно, мал ещё, – торопливо вернула лист на мольберт.

«Показалось!» – укорила себя.

Подошла к окну.

В небе празднично, пасхально сияло солнце.

«Как в детстве, когда я любила всех» – подумала она.

И неожиданно вспомнила диагноз Маши: у сватьи Виринеи синдром старческой недолюбленности, медицина бессильна.

Воображение тут же выдало серию картинок, в которых наивная Буся отдаёт мужу сердце, тот сначала играет с ним, потом выбрасывает, топчет ногами.

«И я, когда не звоню, топчу…» – мелькнула мысль.

Мигом послав воздушный поцелуй оживающему на ватмане Игорю, она метнулась в свою комнату, набрала бабушкин номер, телеграфным стилем выдала: Буся, люблю, соскучилась, еду!

Прихватила сосиску для своей любимицы, собаки Баси.

В дороге размышляла: рассказывать или не рассказывать бабушке о встрече с Игорем, попытке написать его портрет, о сонном поцелуе с Гойей и своих сумеречных похоронах ?

Решила: ситуация подскажет…

Виринея Ивановна жила в недавно вошедшем в черту города посёлке, бывшем казачьем курене, жители которого не торопились расставаться с сельским укладом: имели свои дома, земли, живность. Вставали с петухами. У многих за заборами хрюкали свиньи, соблюдающие специальную диету, от чего нагуливали мясо без жира и пользовались повышенным спросом у покупателей. По утрам пастух-менеджер, выгонял нехилое стадо коров на пастбище собственников, получивших свои паи в наследство от сгинувшего в истории совхоза.

К приезду внучки Виринея Ивановна покупала у соседки банку свежих сливок для кофе и миску творога для запеканки…

– Бася, рада мне? – почесала Валерия за ухом собаку неизвестной породы, плод свободной любви с гордым станом овчарки, чуткими ушами сенбернара, кудрявой шерстью пуделя, наивными глазами шпица.

– Хватит лизаться, – добродушно прикрикнула на псину Виринея Ивановна. – Пойдём, внучка, в дом. Мне последнее время сны странные снятся…

– Так полнолуние и вспышки на солнце, – угостив припасённой сосиской Басю, обняла, потёрлась носом о плечо бабушки Лера.

…На кухне витал аромат апельсиновой цедры с ванилью.

– Вынимай, приостыла должно быть, – кивнув в сторону духовки, распорядилась бабушка, – а я кофе сварю, Гришка, ученик бывший, с пелёнок Светки моей ухажёр, от матери твоей гостинцев навёз. Рахат-лукумов разных, тебе майки, сказал, модные…

Большая медная турка, ещё один привет из Турции, тут же оказалась на огне.

– А я тебя хотела о папе спросить, – освободив из специальной формы с застёжками похожую на торт запеканку, неожиданно призналась Лера, хотя ещё минуту назад ничего такого не хотела, как-то всё само по себе, из неведомых глубин выскочило.

– О папе? Куда? – подхватив турку, подула на чуть не сбежавшую пену бабушка.

– Я с одним человеком познакомилась. Он актёр. Зовут Игорь. Его родители с моим папой дружили, – решила не отступать Валерия.

– Сны в руку! – выключив огонь, вернула турку на плиту Буся.

В её словах звучала обречённость.

– Тогда сначала о своих снах расскажи, – насторожилась Лера.

– Да уж, какую ночь ты всё море рисуешь, – разлив кофе по чашкам, присела, уснула, вздохнула, провела чуть дрожащими пальцами по лбу бабушка. – Оно вверх ползёт. Я кричу: межуй горизонт! Ты не слышишь. А море уже наползает на небо, солнце застит…

– И что это значит?

– Сонник толкует: к несбыточным мечтам.

– Успокойся, я мечтала о твоей запеканке, и вот, сбылось, – вырезав из творожного круга весомый кусок, демонстративно радостно плюхнула его себе на тарелку Лера.

– Как же, упомянула Игоря и вся засветилась, а он актёр!

– Не знала, что ты не любишь актёров.

– Многоликие они, – сокрушённо покачала головой Буся. – Кого сыграют, тот и войдёт в душу, и приживётся, а то и собственное «я» вытеснит. Полюбишь одного, а, приглядишься, он другой. Уж я то знаю. Твой дед артистом был, не в театре, в жизни…