Вячеслав Сукачев - Спутница по июньской ночи

Петров довольно-таки ловко вручил подарок Марии Александровне, от приглашения сесть за стол не отказался, штрафную рюмку выпил в общем-то смело.

«Неплохо, неплохо, – невольно отметила Вера Николаевна, и в самом деле удивляясь той естественной непринужденности, с которой Петров вошел в компанию. – Но вот как примет тебя Мария Александровна? В ее лагерь ты не годишься, а врагов она не щадит. Посмотрим…»

Петров, однако, сумел поладить и с Марией Александровной, ни разу не впав в подобострастный тон, но и не задев ее обиженного самолюбия. Это, как иронично подумала Вера Николаевна, был уже высший пилотаж, школа, которую бог знает где хорошо освоил новый заведующий хирургическим отделением. Но больше всего поразило Веру Николаевну то, что именно с Марией Александровной Петров разговаривал почти небрежно, с едва уловимой, но твердой иронией, совершенно не позволяя себе этого с другими. И Мария Александровна не обижалась: в чем тут был секрет – она не могла понять…

– А почему мы не танцуем? – с юношеским пылом вдруг выпалила Тоня. – Мужчины, пожалуйста, приглашайте дам и перестаньте курить! От вашего дыма можно с ума сойти.

Это были пробные стрелы, которые не очень умело выпустила Тоня в адрес Петрова. Однако же он и здесь оказался на высоте: понял все правильно и тотчас пригласил Тоню на танец.

«Да он просто проходимец! – восхитилась Вера Николаевна. – И наверняка немалый сердцеед. Наверное, он обязательно читает бедным женщинам стихи и говорит примерно такие фразы: «Я верю в предчувствие. Я предчувствовал вас. Моя интуиция никогда не обманывает меня. Видимо, это профессиональное». Ну и что-нибудь в этом же роде, с обязательным условием – постель в первую ночь. «Иначе мое предчувствие может жестоко обмануть меня…»

– Вера Николаевна, – перебил ее более чем нелепые мысли Бездомцев, – а вы не хотите танцевать?

Она не хотела, но вдруг решила посмотреть, как танцует Петров: ей казалось, что он должен танцевать виртуозно, вкладывая в это дело тактический расчет и грубоватую прямолинейность опытного сердцееда.

Бездомцев принял ее руку, и они вышли в соседний «общий» зал, где дым стоял коромыслом и окна звенели от истошного музыкального электроизвержения. Бездомцев восхитительно не умел танцевать и восполнял этот недостаток разговорами, которые мало в чем отличались от его танца.

А Петров (ур-ра, она угадала!) танцевал великолепно. Правда, он не тискал партнершу, не пытался прижать ее к себе, он просто уверенно вел ее по кругу, учтиво предохраняя от столкновений.

– Я смотрю, вы привыкаете к нашему коллективу? – заметил Бездомцев.

– Привыкаю…

– Сегодня в нашей компании два сюрприза: вы и Петров…

Веру Николаевну неприятно задело это сравнение, и она суховато ответила:

– Мне трудно соперничать с Петровым.

– Не скажите, – многозначительно улыбнулся Бездомцев.

Следующий танец Петров посвятил Марии Александровне, потом Тоне, потом два танца пропустил и, наконец, он подошел к Вере Николаевне. Была какая-то сложно-замысловатая музыка, коктейль из русской плясовой и еврейского гимна. Плясали – кто во что горазд, а подвыпивший кавказец, лихо гикнув, даже попробовал изобразить лезгинку. Но Петров и здесь не растерялся, он взял за основу только один ритм и, строго подчиняясь ему, уверенно повел Веру Николаевну.

– Вы уже все знаете обо мне, – монотонно, в нос и куда-то в сторону, заговорил Петров. – Я напоминаю вам плохого актера на хорошей сцене. Вы весь вечер изучали меня и пришли к выводу, что я порядочный проходимец. – Петров улыбнулся и весело посмотрел на Веру Николаевну. – Разве не так?

– Допустим, – она решила не щадить его. – Только не надо со мной говорить в нос: я не девочка из подготовительного класса и не идиотка…

– Вот как! Приму к сведению, – и он опять улыбнулся, и зубы у него были неожиданно хороши.

«А он забавен, – оживляясь, подумала Вера Николаевна. – Вот так, наверное, бедные женщины и попадаются на его удочку».

– Мне кажется, вы должны быть и отличным кулинаром?

– Почему «и»?

– Потому что вы отлично ладите с людьми, танцуете, едите и… Что там еще, вам лучше знать…

– Большое спасибо, – неожиданно серьезно ответил Петров. – Таких комплиментов мне еще не говорили…

Они уже возвращались в свой зальчик, когда Петров, вновь переходя на шутливый тон, сказал:

– А вы неплохой психолог, Вера Николаевна… Оч-чень опасный человек. Я же, увы, гораздо лучше ориентируюсь в анатомии, чем в психологии.

– Ну-ну, – усмехнулась Вера Николаевна, – не умаляйте свои достоинства…

Поздним вечером возвращалась Вера Николаевна домой. Пожалуй, впервые она была на улицах города так поздно и одна. Ярко светили ночные фонари, густо и весело шли люди из городского парка, воздух пах дымом горевших за Амуром торфяников. На юге, где родилась и выросла Вера Николаевна, таких запахов не было, и она искренне удивилась тому, сколь различен воздух этой земли и ее родины.

Дома ее встретил Калашников. Поцеловав Веру Николаевну и приняв от нее плащ, он заботливо поинтересовался, понравился ли ей вечер.

– Хороший был вечер, – улыбнулась Вера Николаевна. – Главным образом за счет одного восхитительного типа – тебе надо было на него посмотреть. Артист! Из салона графини Шерер.

– Рад за тебя, – и в самом деле обрадовался оживлению жены Константин Иванович. – А кто он такой, этот артист?

– Новый заведующий хирургическим отделением… А я, Калашников, голодна. У тебя что-нибудь съедобное есть?

Они вместе попили чай с тостами, и Константин Иванович коротко рассказал о совещании. Вера Николаевна, невнимательно слушавшая мужа, перемыла посуду, протерла подоконник и холодильник и, неожиданно перебив Константина Ивановича, спросила:

– А в отпуск мы нынче едем?

– Калашников смутился, начал что-то объяснять, но так ничего толком и не объяснил.

– Прекрасно! – заключила Вера Николаевна и ушла в ванную комнату.

Пока наполнялась ванна, Вера Николаевна неторопливо разделась и подошла к зеркалу. Она долго изучала свое лицо и вдруг с горечью подумала: «Гос-споди, а ведь я старею… Хотя мне кажется, что я еще не начинала жить, что я только на пути к настоящей жизни… Что же это такое – настоящая жизнь?»

«Что же это такое – настоящая жизнь? – вновь подумала она, одиноко лежа в постели: Калашников любил работать по ночам. Она давно смирилась с этим, а вот привыкнуть так и не смогла. – Неужели только вот это: работа, дом, муж, посуда, магазин, работа? И так изо дня в день, из года в год, до первых морщин, потом – до седых волос и… Дом, анатомка, кладбище. И это – настоящая жизнь? То, ради чего я появилась на свет, училась ходить, смеяться, любить прекрасное, вообще – любить… Значит, все это ради дома, мужа, посуды, магазина, работы? Нет и нет! Где же в таком случае моя настоящая жизнь? Может быть, в детях, которых у меня нет? В детях – возможно… Но ведь не только в них. У детей должна быть своя настоящая жизнь, у родителей – своя. Так где же она?»