Сергей Балабай - #ЖИВОЙ

«Красава! – Игорь взял со стола неоткрытую бутылку, – дай-ка я тебе налью за все перенесенные мучения да страдания!»

Выпив, Леонид поморщился и шумно выдохнув, продолжил. Нинка, получив ценные указания от своих родственников, принялась за священные ритуалы. Завесила зеркала, понаставила около покойницы свечку. Потом подходит такая ко мне и, глядя в глаза, торжественно так говорит:

– Лёнечка, мне нужна твоя помощь!

От неожиданности я чуть было огурцом не подавился, не ну нормально? Значит до сих пор я хером груши околачивал и вот наконец дело до серьезного дошло? Я так ласково, по-отечески и спросил: «Вот ты овца! А я что сейчас делаю, не помогаю что ли»?!

– Нет, помогаешь, помогаешь, – затараторила она, -спасибо тебе большое, просто мне еще кое-что надо.

– Ладно, не тяни хвоста за кот, что надо-то, – спросил я.

– Лёня посиди здесь до утра, – тихо проговорила Нина.

– Ну, блин, так сидим же?

– Нет, я не могу здесь быть, мне страшно, а ее одну оставлять нельзя. Правда, зайчик, посидишь, а? Я для тебя потом все-все сделаю! Ну, вы – то понимаете, что когда маячат такие перспективы, я долго не ломаюсь. Чуть поподнимал цену и согласился. Расцеловав меня с головы до ног и рассказав, где лежат остальные свечки, соседка свалила. Остался я один в пустой квартире, с помершей бабкой. В общем, поскучав на кухне и прикончив бутылку, я начал шастать по дому. Квартира была скупо обставлена, пахло чем-то старым. Тишина нереально клонила в сон. Пытался заснуть сидя, но было жутко неудобно. Порыскав по ящикам, я нашел потертую колоду и сел раскладывать пасьянсы.

Как не старался, пасьянсы не сходились. Однако появился азарт и время полетело незаметно. И вот я сижу, кладу карту на карту, тишина гробовая. Какой ей быть-то еще. И тут из комнаты доносится скрип и вздох.

– Че, страшно? Вот и я чуть не обделался, а на столе старинные часы в могучем деревянном корпусе. Гляжу – пять минут первого. Ха! А сколько же еще? Ну, не на того напали, я же под водкой, меня пушкой не возьмешь. Захожу в комнату. Бабка как лежала, так и лежит. Свечка почти догорела. Свечку поменял, смотрю, а бабка вроде как ухмыляется. Я ее для верности пихнул, потом руку на грудь положил, не дышит.

– Ухмыляйся, ухмыляйся, уже доухмылялась! – бодро я кинул бабке и пошел обратно на кухню. Поставил накипятить чайник и снова сел за пасьянс. Тут-то все и началось. Слышу, диван скрип да скрип, скрип да скрип. Я пошел в комнату, включил свет. Стою, смотрю на бабку, тишина, диван не скрипит. Выключаю свет, возвращаюсь на кухню – опять скрип да скрип. Я так раз двадцать бегал. Забегаю, стою, не скрипит, только на кухню приду – опять начинает. И вот не знаю, то ли крыша у меня уже поехала, то ли ночь в самом разгаре, но стало мне казаться, что с каждым разом у бабули ухмылка все шире и шире. Ну, меня злость взяла, начал я бабку вертеть, то на один бок поверну, то на другой. А ей хоть бы хны. Стоит мне уйти из комнаты, диван начинает скрипеть, возвращаюсь – перестает. В общем, достала она меня. Настолько достала, что стянул я ее на пол. И еще злость распирает, стою над ней, ору про то, что если она не совсем сдохла, так я мигом помогу!

Гордый от своей крутизны, вернулся на кухню. Сижу, жду. Тишина. Кайф! Ха! Тягаться со мной вздумала! Со мной!!! И кто? Трупьё! Но не прошло и пяти минут, как тут эти часы, что на столе, как бабахнут. Я даже подпрыгнул. Смотрю на циферблат и ни хрена не понимаю. На часах без десяти час! Какой тут может быть звон? Не поверите, минуты не прошло, они опять – бамм!

Я вроде адекватный, даже местами технически образованный. Беру это доисторическое чудо и поворачиваю задом. На меня смотрит глухой корпус и из него торчат две обломанные ручки. Одна как пить дать стрелки, а вторая – завод. Пока смотрел, часы опять – бамм! Тут меня окончательно накрыло. Открыл окно и с криком «а вот хрен тебе!» выкинул часы на улицу. Чуть подышал свежим воздухом, закрыл окно. В квартире тишина, пошел в комнату к бабке, стою, глумлюсь: «Ну что, чем теперь громыхать будешь? Может сама мне в горло вопьешься или унитаз выть заставишь»? На этих словах раздается звонок в дверь. Я такой радостный, думаю, соседку совесть замучила, решила вернуться. Сейчас я ей устрою! Открываю – стоят три мента.

– Старший лейтенант Потапов! Чего шумим? – подозрительно вглядываясь мне в глаза, спросил самый мелкий из них.

Я полностью опешил, что-то проблеял, типа я не шумлю, а остальные и подавно не могут. А он такой: «Да? А соседи жалуются, что шумите, разрешите пройти в дом»?

По тупости соглашаюсь, да и попробовал бы я не согласиться. А дальше… Представьте картину – на полу труп бабки, на столе распитая бутылка водки, по всему дому раскиданные свечки и раскрытые шкафы, у меня документов нет, ключей от квартиры нет, телефон соседки ни хрена не помню, фамилию ее в принципе не знаю. В общем – песня!

Что порадовало, меня почти не били, и ночевал я в ментовке, пусть с алкашами, зато не со скрипящими да вздыхающими трупами. А утром, когда все выяснилось, меня отпустили, строго наказав всегда с собой паспорт брать…

Еще долго собравшиеся ржали, предлагая различные варианты борьбы с вялоумирающей бабкой. Тот вечер пролетел на одном дыхании, а утром, на больную голову Леониду хватило решимости сесть в автобус. А дальше, как в той поговорке, что «даже земля крутится навстречу тому, кто решился отправиться в путь».

В Москве, уже на третьем собеседовании, ему предложили, более-менее нормальную работу, давнейшие друзья позволили временно перекантоваться в одной из комнат их бескрайней квартиры, а умение не задумываться над сложностями помогало не замечать ни скудное питание, ни постоянное отсутствие денег.

Первое время Леонида буквально завораживала окружающая динамика, жизнь, которая не утихала ни на миг, ни днем, ни ночью. Постепенно втянулся и все эти высокие скорости сначала стали и его скоростями, а потом получилось перейти еще на более высокий ритм. Необходимость как можно быстрее попасть из точки А в точку Б стала самоцелью, он не ходил – бегал по улицам, эскалаторам и даже, стоя в вагоне метро, уткнувшись носом в стекло двери, казалось, что он бежит вместе с составом.

Время одновременно потеряло и приобрело смысл. На улице постоянно встречала ночь. Ранним утром солнце еще не успевало заползти на небосклон, в конце рабочего дня как специально по-раньше пряталось за китайской стеной многоэтажек. О существовании дня напоминал лишь будильник, да часы, отмеривавшие минуты, проводимые на работе. Некоторые из москвичей шутили: «солнце в Москве бывает только в выходные, в будни оно работает в других городах».

Выходные… В эти дни время замирало, будто попадало в плен. Вздрюченный привычкой организм требовал действия, мозг недоумевал, с чем связан сбой в программе. Леонид в выходные заставлял себя лениться и поздно вставал, делал все неспешно, уезжал в любимые Царицыно или Коломенское, и подолгу бесцельно гулял по тропинкам, с улыбкой поглядывая на ровно-серое небо. Потом ехал куда-нибудь в центр, где нарочито медленно брел, разглядывая так любимую им Москву.