Мира Айсанова - Где Аня? или Рефлексия в вакууме

В парке было тихо и спокойно. Но Марину пугали пролетающие прямо над головой наглые галки, абсолютно привыкшие к соседству с людьми, в то время как Алла что-то увлечённо рассказывала, тем самым, пытаясь отвлечь подругу от грустных мыслей.

В парке было красиво, как-то торжественно мрачно, и серость этого декабрьского дня, как ни странно, только украшала парк. Что-то таинственное и загадочное дышало в спины, царило вокруг, и казалось, что вот-вот произойдёт чудо, какого ни видывал свет.

В парке было безлюдно, особенно теперь, когда до Нового года осталось всего несколько дней, а потому толпы смешных людей слонялись по бесчисленным дорогим и недорогим магазинам.

В парке было страшно. Ветер всё не стихал, а лишь усиливался; снег продолжал порционно падать на замёрзшую землю, и какая-то скрытая угроза летала в воздухе, смешиваясь с иллюзией волшебства, рожденной в преддверии Нового года.

– Вот так, – закончила свой монолог Алла и улыбнулась. – Ты меня не слушала?

Марина кивнула. Поправила левой рукой выбившуюся из-под шапки прядь каштановых волос.

– Извини. Не могу ни о чём сегодня думать, не могу сосредоточиться.

Алла не обиделась, она лишь слегка огорчилась тому, что её попытка отвлечь Марину оказалась тщетной.

– Сегодня здесь удивительно, – неожиданно сказала Марина и огляделась вокруг. Пустые старые лавочки, слегка припорошенные серым снегом. Большие голые деревья, раскачивающиеся на сильном ветру. И завораживающий вид огромного бора, отделённого от парка водохранилищем.

– Всё как обычно, но при этом удивительно, – Марина впервые за время прогулки улыбнулась, будто обрадовалась слову «удивительно», которое она произнесла несколько раз.

Алла согласно кивнула.

– Хочется сесть. Я сегодня забегалась, – тихо сказала она.

– Лавочки холодные, – предостерегла Марина.

– Можно на землю.

– Ну, вы как хотите, а я постою, – некая живость появилась в голосе девушки.

И Алла улыбнулась.

– Сегодня твой товарищ звонил.

Марина вопросительно посмотрела на Аллу, и сразу заметила лукавство, появившееся в её карих глазах.

– Какой товарищ? – уточнила она, искренне не понимая, о ком идёт речь.

Алла снова улыбнулась, в сотый раз поразившись наивности подруги.

– Миша, наверное.

Марина слегка возмутилась.

– Ну его…он дурак, – резко и наигранно по-детски ответила она.

– Как ребёнок маленький. Надулась вся, обиделась. Звонил, спрашивал, что с тобой, почему ты с ним не хочешь разговаривать, пытал меня. Любит тебя человек, – подытожила собеседница.

– И чем я могу ему помочь? – Марина спокойно посмотрела на подругу, а та ничего не ответила.

***

Вихров наконец открыл дверь своей съёмной квартиры, и на него сразу же повеяло теплом домашнего помещения. Он снял кожаные ботинки и резким движением кинул на пол чёрное, промерзшее пальто, а затем пошёл в свою комнату. Он лёг на мягкий коричневый диван и закрыл глаза. Алексей не хотел спать, он не устал, но по воле какой-то неведомой силы он сделал именно так. Что-то раздражало. Тишина? Нет, тишину он любил. И тогда Вихров понял, что ему жутко не нравился стук, исходящий от висящих на стене старинных часов. Он посекундно прерывал тишину. Он отвлекал.

Однако Алексей продолжал лежать с закрытыми глазами, некоторое время ни о чём и ни о ком не думая. Сегодняшний встреча с Семёном Андреевичем и его семьей, весь сегодняшний день казались ему просто фарсом, сном, потеряли всякие черты реальности.

Неожиданно он открыл глаза, поднялся и сел на край дивана. Опять стало пусто и легко, и Вирхов облегчённо вздохнул. Он посмотрел в окно и поймал себя на мысли, что, казалось бы, некрасивый день на самом деле красивый. Мрачно и серо? Да. Но ведь была во всём этом какая-то торжественность, пафосность что ли, театральность.

Вихрову захотелось подойти поближе к окну, и он это сделал. Отодвинул мешавшие шторы и стал любоваться грустным вечерним городом. Он смотрел на прохожих и машинально придумывал каждому свою историю. Вон та женщина с девочкой, наверное, дочкой куда-то спешила. Скорее всего, домой. Женщина несла два больших пакета, а девочка, слишком маленькая, чтобы помогать маме, только мешала, крутилась вокруг неё и что-то говорила-говорила. Интересно, где в это время находился её отец, почему не нёс он эти тяжёлые сумки. А может, её мать, та женщина в недорогом пуховике, была разведена, может, и не выходила никогда замуж или муж в это время лежал дома на диване и смотрел телевизор.

Весёлые молодые люди, явно выпившие, шли и распевали песни. Правда, они казались вполне безобидными, просто были весёлыми и молодыми. А больше никого не было, хотя нет…проезжали машины, разных марок, разных цветов…и всё.

Скучно…

Вихров отошёл от окна, задвинул шторы так, что в комнате стало темно, и снова сел на диван. Ему вдруг захотелось сосредоточиться на какой-нибудь мысли. Ему захотелось понять, чем он недоволен, что мешает ему, что раздражает его помимо часов. Ему захотелось понять самого себя. Странно так жить, не зная себя, будто с кем-то чужим и этот чужой, как ни странно, ты сам. Находить общий язык с самим собой, веселить себя, злить, ненавидеть и любить, любить себя сильнее других. Эгоизм? Может быть. Хотя не в нём дело.

Захотелось, чтобы в комнату с громким лаем ворвался его пёс, шестилетний ротвейлер, которого Алексей оставил на попечение своему приятелю. Захотелось, чтобы кто-то прервал заунывную тишину, искренне обрадовался тому, что ты есть, что ты жив; захотелось, чтобы в комнате появился тот, кто тебя по-настоящему любит. Вихров постепенно начинал презирать собственные мысли и чувства, рождённые ими, и, чтобы больше не издеваться над собой, он включил стоявший около окна телевизор.

Как всегда, в преддверии Нового года по всем каналам показывали какую-то ересь. Собственно говоря, все эти передачи Алексей делил на два вида: первый – это там, где много поют под фонограмму, второй – где, пытаются смешно пошутить. И то, и другое, в конечном счете, сводилось к коммерции, к многоуважаемым деньгам, но выбора всё равно не было, а сидеть в тишине и в полном одиночестве становилось неприятно. Телевизор, действительно, отвлекал, чудесным образом притуплял тот поток мыслей и чувств, которого испугался Вихров. Телевизор лечил от неизвестной науке болезни, телевизор помогал убежать от самого себя, разрешал на какое-то время скрыться.

***

В конце концов, Марина, действительно, не знала, как ему помочь, потому и спросила об этом Аллу. Что она должна была сделать? Броситься Мише в ноги, разрыдаться и сказать, что она, Марина, ждала его всю свою жизнь и что без него не представляет более своего существования? Марине стало противно от таких мыслей, и она недовольно фыркнула. Вообщем-то, совсем необязательно, чтобы кто-то был рядом, можно прожить и в гордом одиночестве, не уподобляясь окружающим.