Анна Карлссон - За пеленой дождя

– Здравствуйте, милая девушка, – ласково обратился он ко мне, поспешно покидая свой насест. – Так вот кого скрывал от нас Женечка. Понимаю, понимаю, такое сокровище нужно прятать, чтобы никто не украл.

Он нежно пожал мою руку и долго ее не отпускал, наблюдая, как щеки мои начинают полыхать от смущения.

– Иди переодень рубашку, – Амалия Модестовна дернула его за рукав, чтобы он выпустил мою руку. – Когда-нибудь свернет себе шею на этой лестнице.

Мне показалось, что она была недовольна его словами. Однако следует быть менее придирчивой, как-никак это – моя будущая семья.

Обедали в большой комнате, расположившись за старым дубовым столом. Вся мебель в квартире была старинная, необычная. Резные ножки, бронзовые рамы, золоченые подсвечники. И запах в квартире тоже был весьма необычным. Пахло книгами, хорошим табаком, старыми вещами и еле уловимыми нотками женских духов. Квартира хоть и имела высокие потолки, но была настолько небольшая, что было непонятно, где все члены семейства могли размещаться, чтобы друг другу не мешать. В кухне, чтобы не отдавить друг другу ноги, могли разместиться только два человека. Спальня вмещала лишь небольшую кровать и шкаф. В углу еле умещалось небольшое зеркало и стул на гнутых ножках с бордовым бархатным сидением. В гостиной, где располагались мы, основное пространство занимал стол. По периметру комнаты была расставлена всевозможная мебель. Мое внимание привлек диван. Наверняка он тоже был очень старым. Спинка его, обитая кожей, была настолько высокой, что полностью скрывала сидящего. Сейчас такой мебели уже не делали. Сиденье было твердым и неудобным. Мне при наличии весьма объемной пятой точки сидеть было крайне жестко. Про библиотеку, больше напоминающую клетку Иннокентия, я уже говорила.

– А где твоя комната? – поинтересовалась я у Евгения.

За столом повисла пауза.

– Почему, собственно, у Женечки должна быть собственная комната в этой квартире? – Амалия Модестовна выглядела возмущенной.

Опять я ляпнула что-то не подумав. Но ведь я не имела в виду ничего плохого, никаких претензий к имуществу моего жениха. Однако же мне показалось, что у родителей на этот счет сложилось другое мнение.

– До встречи с вами, дорогая, он проживал со своей женой Аленой. После развода переехал к вам. Здесь проживаем мы с Аркадием Аркадьевичем.

Ни про какую Алену до этого дня я слыхом не слыхивала. Мой Женечка был женат и ничего об этом не сказал. Видимо, по лицу читалось все, что происходило у меня внутри, потому что Евгений, склонившись к самому уху, прошептал:

– Только не надо устраивать сцен и портить людям настроение. Веди себя прилично, – глянув в мои вытаращенные глаза, добавил: – Моя милая.

Я почувствовала себя так, что была готова провалиться на месте. Он обманул меня. Как он мог! Я почти не слышала, о чем шел разговор за столом. В голове появлялись картины, где мой Женечка обнимает какую-то чужую, незнакомую мне девушку, называя своей женой.

Обед закончился, и хозяйка отправилась на кухню убирать в холодильник оставшуюся еду. Аркадий Аркадьевич относил туда же посуду, собирая тарелки со стола, ставя их друг на друга стопками. Женечка тоже поспешил на кухню, чтобы помочь. Меня оставили одну в обществе телевизора. Я переключала каналы, не понимая, что происходит на экране. Веселые лица раздражали. В груди образовался какой-то плотный комок, не давая привычно дышать. Внутри болело. Выключив телевизор, я облокотилась на спинку дивана и закрыла глаза.

Я слышала, как на кухне журчала из крана вода. Потом услышала голос Жени. Очевидно, он обращался к матери:

– Ну, как тебе она?

– Что я могу сказать. Клава, она и есть Клава. Но если тебе нравятся такие, что поделать. По крайней мере, я буду знать, что кто-то о тебе позаботится. Хотя мог бы подобрать что-то поинтереснее. Она такая крупная, и нос у нее большеватый. А размер обуви какой? Наверняка сорок второй.

Она засмеялась, представляя мою ногу сорок второго размера. Но это не так! У меня самый обыкновенный тридцать восьмой размер. Она не забыла упомянуть про мои жидкие волосы и большую попу. Так стыдно, что я слышала их разговор. Мне снова захотелось провалиться сквозь землю. Ком в груди увеличился в размере. Я это отчетливо чувствовала. Почему я не ушла, не знаю. Возможно, от полученного шока произошло временное помешательство.

Провожали нас, как самых дорогих гостей. Амалия Модестовна обняла меня, как родную, обещая, что теперь наши встречи будут случаться чаще. Немного подвыпивший Аркадий Аркадьевич принялся целовать меня в щеки. Жена еле сумела его оттащить.

Может, их слова мне только послышались. Не может быть, чтобы вся их приветливость оказалась лишь маской.

До машины мы брели молча. Я не решалась начать разговор. Женя выглядел раздраженным. Искоса я поглядывала на него. Таким я видела его впервые.

– И долго ты собираешься играть в молчанку? – первым начал он.

Ни в какие игры я не играла, но отчего-то сразу устыдилась.

– Неужели ты не понимаешь, что мне было больно говорить о моих прежних отношениях? Это так трудно понять? Почему обязательно нужно упрекать человека его прошлым? Женщины бывают такими жестокими, что способны делать очень больно.

Не понимая, каким образом это произошло, но я вдруг почувствовала себя жестокой женщиной, которая причиняет боль любимому человеку. Запинаясь и мямля что-то невнятное, я пыталась объяснить Евгению, что он ошибается на мой счет. Что я не хотела его ни в чем упрекать и не делала этого. Он меня не слышал. Шел быстрой походкой вперед, и его слишком прямая спина заставляла меня дрожать от страха, что он чего-то не поймет, наши прекрасные отношения рухнут в одночасье. Мое недолгое счастье испарится, словно его и не было. Не понимая как, я уже просила прощения, пытаясь забежать вперед, чтобы увидеть в его глазах, что обида прошла и все возвращается в прежнее счастливое русло. Я обещала, что больше не буду его обвинять и постараюсь вести себя с ним более мягко. Объясняла, что у меня еще нет опыта совместной жизни, поэтому все и делаю коряво и неправильно. Когда он улыбнулся, мне показалось, что вечернее небо озарило вдруг яркое солнце. Мне хотелось рыдать от счастья. Мое сгоревшее счастье вновь воскресло, как птица Феникс.

Вечер закончился так сладко, как еще никогда в моей жизни. Теперь я понимала, когда говорят, что нет ничего лучше примирения после ссоры. Я так его любила, что от нежности мое сердце разрывалось на части.

Семья – это самое важное для человека. Я искренне так считала. Теперь узнала, что это еще и большая ответственность. Даже представить трудно, какой эгоисткой была я раньше. Семейная жизнь учила меня сдерживать эмоции и с пониманием относиться к привычкам и потребностям своего партнера. Нужно сказать, что это не так просто. Утешало одно: мой любимый был со мной совершенно откровенен. Не каждая женщина удостаивается такого доверия. Я понимала это и очень ценила. Теперь Женечка не скрывал, что время от времени захаживает к своей бывшей. Он говорил, что ей иногда нужно помочь по хозяйству. Лампочку вкрутить или почистить пригоревший утюг. В последний раз он ходил туда, чтобы отнести лекарства, потому что Алена простудилась. Я пробовала объяснить Жене, что с подобными трудностями каждый в состоянии справляться сам, даже привела себя в пример. Теперь мне даже стыдно об этом вспоминать. Я мыслила как настоящая эгоистка. Женя меня устыдил. Ведь не все такие сильные, как я. Бывают женщины менее приспособленные к тяготам жизни, и без помощи им не обойтись.