Джейн Гук - Живые и мертвые. Сборник рассказов

Наша жизнь превратилась в сплошную череду бродяжничества, посещение брошенных домов, ловлю грызунов и птиц. Живых мы больше не встречали. Каждый раз, когда мы входили в дом, то находили только их останки. Видимо, другие, подобные нам шли задолго впереди нас. После себя они оставляли только кости… много костей.

Мой друг, как и я с печалью в глазах смотрел на обглоданные костяшки.

Я часто размышлял, мысленно собирая воедино попадавшиеся мне по пути останки, какой же бедолага стал очередной жертвой этих ненасытных пожирателей человеческой плоти. С другой стороны, я понимал, что подобные нам ощущали, вкушая теплую человеческую плоть, и насколько бодры они становились после.

Мы же питались только полуразложившейся плотью умерших животных или охотились на крыс.

Напал бы я сейчас на живого человека, когда голод становился все мучительнее, было трудно сказать. Но я совершенно точно все еще испытывал жалость к тем, кто не стал похожими на нас и сохранил человеческий образ. Думаю, я бы не смог убить! И также, как прежде я не смог бы спокойно смотреть на убийства. Возможно, со стороны было странно наблюдать, как одни монстры накидывались на человека и с вожделением впивались в его тело зубами, а двое других яростно откидывали их в сторону, спасая то, что еще осталось от живого существа.

На первых порах мне было страшно осознавать, что я перестал быть тем, кем был до этих пор. Я пытался ухватиться за любую мысль, которая бы соотнесла меня еще с миром живых людей и оправдала бы такое странное превращение в тех, кем мы являлись, но мне пришлось принять тот факт, что отныне ничего общего с человеком я не имел.

Кем я был и почему таким стал, никто не мог дать на это ответов. Да и имейся они, мысленная работа давалась уже мне с огромным трудом, но в одном я был убежден – убивать людей я не мог!

Мой друг тоже имел достаточно благородства, чтобы противостоять мощному соблазну утолить жажду посредством насилия и убийства живых, а потому мы старались довольствоваться, чем бог пошлет.

Мы почти никогда не общались, потому что у нас на это не было сил. Все время мы брели по дороге в поисках еды. Только это и занимало нас.

Оглядываясь назад, на город, в котором я вырос и прожил большую часть моей жизни, я не тосковал по нему. Видимо, потому, что все мои чувства приутихли под силой и напором лишь одного – жажды плоти.

По ходу мы много раз встречали подобных нам, но никогда не примыкали к их группе. Все они казались нам обезумевшими, превратившимися в безмозглых живых мертвецов. Возможно внешне мы от них не отличались, но жили мы по иным законам.

Глава 2

Был поздний вечер. Я определил это по густой темноте, надвигающейся на поля. Вдалеке мы увидели огонь. Оказалось, что горела деревня. Мы брели на свет, еще не понимая, что это была ловушка. Наконец, выяснилось, что тех, кто опережал нас на несколько дней пути, уцелевшие люди из деревни сжигали. Мы притаились за амбаром, с опаской наблюдая за действом. Как деревенским удалось собрать такую толпу наших собратьев, понять мне было сложно. Люди неистовствовали, кричали и даже кое-кто из них смеялся, глядя на картину двигавшихся существ, охваченных огнем. Один из людей залез на лестницу у столба и закричал: – Да здравствует смерть!

А потом он разразился хохотом. Никогда прежде я не слыхал ничего более зловещего.

Когда догорели все подобные нам, мы хотели выйти из укрытия и покинуть деревню, но в этот момент один из деревенских стянул засов с амбара и оттуда повалила еще целая толпа, полностью выглядевших как мы с товарищем. Люди с еще большим рвением поджигали своих пленников и выкрикивали в их адрес грязные оскорбления. Среди толпы несчастных я заметил совсем маленького. В отличии от равнодушных окружавших его полуразложившихся моих собратьев, ребенок был испуган. Я не удержался и кинулся к нему, чтобы перехватить его и спасти. Но мне не удалось это сделать. На своей шее я почувствовал удавку, затянувшуюся в узел. Меня поймали, как дикое животное для зоопарка и повели в какое-то укрытие. Я тщетно пытался ухватить малыша, но меня слишком сильно дернули за удавку, и ребенок выскользнул из моих, если можно было так назвать судя по разложению, рук.

Как велика же была моя печаль, когда в том темном помещении, в которое меня втолкнули, я обнаружил и своего друга. Он был привязан к столбу и, высоко задрав голову, как горделивый индеец, стоял с вызовом в глазах, разглядывая собравшуюся вокруг нас публику из живых людей. Меня привязали рядом. На секунду показалось, будто это не мы, а они были сворой монстров. Так они нас называли.

Мы с другом не пытались ни на кого напасть, укусить и вели себя довольно спокойно. Но люди не унимались. Они совали нам факел с огнем в лицо, тыкали в нас кольями и плевались. В этот момент мне было жаль, что я не мог произнести ни слова. Я бы попробовал им все объяснить, что мы не нападаем на людей, что мы другие и я очень старался расшевелить свой язык. Но вдруг кто-то из толпы выстрелил в грудь моему другу и громко засмеялся. Я узнал этот зловещий смех. Тогда я запротестовал и попытался высвободиться от пут. Но я был очень крепко связан.

Мой друг все так же горделиво смотрел на собравшихся, особенно на того, чья рука отправила ему пулю. Из его раны сочилась темная жидкость. Мне захотелось сообщить ему, как мне было жаль обо всем происходящем с нами, но я не смог произнести ни слова. Мои губы меня не слушались.

Другой из толпы подошел ко мне ближе и воткнул копье мне в глаз, а затем вынул его. Когда я увидел свой глаз на конце острия, я сначала не поверил в происходящее. Я не испытал особой боли от этого акта, но видеть такое было колоссальным для меня психологическим потрясением. За каким чертом было это делать?! Ведь они могли нас так же поджечь, как и всех остальных, да и дело с концом!

Но для нас только все начиналось. Каждый в толпе считал своим долгом выразить к нам свою неприязнь. Они кололи нас, обжигали кипятком, выпотрошили все внутренности из животов, внимательно изучая нашу реакцию. Мне было жутко видеть свою двенадцатиперстную кишку вместе с тонким кишечником на полу. Это заставило меня содрогнуться, а толпа лишь только потешалась над нами. Почему-то все это им казалось необычайно веселым. Их лица горели от ярости, а в глазах блистало торжество.

С моим другом они поступили еще ужаснее. Они вскрыли ему черепушку и тыкали кольями в открытый мозг, пусть уже и не такой активный, как ранее. По всему виду моего товарища я с ужасом понял, что он испытывал боль. Он не кричал, не стонал, но его глаза увлажнились, будто он собирался заплакать. Мне захотелось закричать на этих людей, воззвать к их состраданию, но у меня не получалось. Язык мой не хотел шевелиться и из звуков не складывались слова.