Марина Ямит Зарецкая - Рим на Земле. Ненаучная фантастика в области литературы

Папа умер в феврале 2008. От него осталась моя квартира, очень дорогая – в Москве. И возможная тяжба с хитрой тётей Валей, мачехой.

Если вернуться, навек и обратно,

В снег и сирень переделкинской школы…

В процессе нормальной жизни сложилось: ненавижу Израиль – за дочь – и обязательно вернусь в Россию.

(4)

Русь моя, Россия, дом, земля и матерь…

Родина – только там, где ты родился. Только там.

Неважно, жили ли твои предки, далёкие или недавние, на другой земле. Также неважно, потомок ли ты эмигрантов. Там, где ты родился, ты – абориген, знаешь писаные и неписаные законы, не попадаешь впросак, не создаёшь неловких ситуаций. Ты свой – абориген – и для врагов, у тебя есть своя территория.

(Если ты эмигрант и тебя тянет на родину, а твои дети рождены в эмиграции – у тебя с твоими детьми будет разная родина. Жертвовать – ею или семьёй.)

Россия – это исключение. У всех, кто с ней связан происхождением, при этом находясь на определённом культурном уровне, она вызывает чувство родины. Туда может не тянуть, родину можно не любить, ностальгия – не обязательно любовь.

Россия – это аура, атмосфера. Доступна она, опять же, на определённом культурном уровне.

Жить надо в России. Невзирая на курсы валют.

(5)

Золото проверяют огнём, женщину – золотом, а мужчину – женщиной.

Платежи адвокату возобновились. Посмотрим, что будет. Хитроумные и копеечные деловые операции, называемые на языке идиш «воздушным бизнесом», почему-то дают доход. Копеечная зарплата в «Медикаль» позволяет расширять бизнес, а расширение бизнеса позволяет отдыхать хоть немного. Как это происходит, я не знаю.

Дома царит страшный беспорядок, Уся не скандалит по этому поводу, а также по поводу, что надо открыть холодильник и изобрести себе обед, а также по поводу моего отсутствия дома, в том числе до ночи.

Путь к сердцу мужчины лежит через желудок, надо только определить, есть ли сердце, или всё желудком и кончается. А путь к сердцу женщины лежит через ювелирный магазин. Заодно можно посмотреть, что данная женщина делает с ювелирными подарками.

Я закладываю золото без долгих раздумий и на жизнь, и на комбины… Ем, звоню, курю, пишу одновременно.

С появлением компьютера и интернета я нашла по чьей-то просьбе молодую женщину в глухом довольно месте – селе Краснолесье в Крыму, и пытаюсь отбить её незаконно удочерённую израильской адвокатшей дочь. Это по чьей-то просьбе, это, естественно, кому-то выгодно, но лишь бы повезло. Может, мне это зачтётся.

«Стихи.ру» – это особый разговор.

А ещё появилась Дровченко.

Дровченко – это прозвище. Это такая подружка-партнёрша по делам. Странная, проблематичная, психоватая, выдержать невозможно, но прикольная. Мы с Гией взяли над ней шефство. Зовут её Ира Брукман. Очень красивая, кстати. Приходит и говорит: «Я с утра уже Дровченко». Мы ничего не поняли. Она из Львова, это тамошний сленг, в смысле – пьяный в дрова. Мы умерли со смеху. Прозвище прилипло.

Дровченко была фотомоделью и спекулянткой. Зимой она впадает в спячку, как медведь или черепаха, по 16 часов в сутки. Она жила в Канаде и поехала оттуда на Гаити с богатым арабом-компьютерщиком. Он был моложе её, хотел на ней жениться, она сбежала обратно в Израиль и вышла замуж за старого кармелиста. На его вилле Дровченко устраивала сеансы алхимии по Сен-Жермену.

Он сдал её в дурдом. Дровченко оформила пособие, затем квартиру, социальное обслуживание и неспешно общается с публикой типа той, которая ходит в ресторанчики на улице Бялик.

В Канаде мало кто покупает стиральную машину – её стоимость в районе 9 тыс. долларов, невыгодно.

Адвокатам Дровченко подсказывает выставки картин, мне продаёт безделушки, психиатрам переводит притчи с арабского…

Потащила меня до часу ночи пить пиво в баре на Кармеле. Хочется, колется, Гия меня отпустил. В 2 часа я уехала на ночном автобусе домой, довольная приключением. Такого давно уже не было…

К Сен-Жермену.

(6)

И, наколовшись о шитьё

С невынутой иголкой…

«Какая великолепная хирургия! Со всей России разом сорвало крышу!» – восхищался врач Живаго. На волне…

Дело действительно было в крыше. Я не говорю ни о классах по Марксу, ни о «среднем классе», ни о люмпене воинствующем.

Обычный человек, типа Павла Антипова, типа комиссара, подсевшего на морфий в процессе, типа матери Лары…

Люди всегда хотят улучшить мир и всегда верят в политические действия, а уж особенно свои. Это норма.

Какую информацию получили эти люди в 18-м году?

Каждая кухарка м о ж е т управлять государством. (Как управлять государством и с какой целью – вопрос десятый.)

Человек – хозяин всего. Господствующий, революционный… отнимает – и хозяин, что делать с отнятым дальше – разберёмся. Также: Бога нет, отменен. Я – ХОЗЯИН ВСЕЛЕННОЙ.

Говорится это людям не особо образованным. От подсознательного страха у них едет крыша.

Тогда ещё не было Одного Вождя. И вот странствовали с оружием микровожди Зыбушинских республик, арестовывали к себе на службу первую встреченную жертву, прикаянную ли, нет…

Стрельников любил свою жену Лару и жил бы с ней – если бы не решил, что в Чёрной Дыре Революции нельзя иметь жену и детей.

Живаго встретил Лару как любовницу. Не встретил бы Лару – встретил бы Мару. Не факт, что полюбил бы её.

Тем более не был бы арестован-мобилизован первым встречным буйным помешанным и уехал бы с Тоней в эмиграцию.

Кто связан был с пропавшим, естественно, без вести комиссаром-наркоманом?

А с тем, из кого нарезали ремни, – как он вообще попал в Зыбушино с другого конца России?

Ближе – по разумности жизни – и был Нью-Джерси.

(В «Котловане» Андрея Платонова – тот же самый крышесъезд.)

На огромном пространстве в пресловутую одну шестую – власть над миром, агорафобия, разгул наркотиков (не надо сбрасывать со счетов) и ощущение отсутствия Бога как пьянящей безнаказанности. Чёрный хаос.

Великолепная хирургия…

(7)

Ловлю пронзительные звуки

И мысленно благодарю.

Покойный Алексей Дидуров (вечная ему память за кабаре «Кардиограмма», ибо было оно жизнью литературы во времени, в тогдашнем времени, выражением культурного шока, пьянящего озона в воздухе, сравнимого с февральской революцией настроения, что в «Ключе» Марка Алданова), увидев пару моих прозаических проб, пропавших позже, сгинувших в вулканическом быту эмиграции, сказал (и был не первым), что из этой прозы получились бы стихи, а из стихов моих тогдашних – проза, и предложил мне обработку. За деньги. Я с выпученными глазами утащила прозу домой. Сейчас я его прекрасно понимаю. Для него, искушённого, это пара пустяков, а на жизнь (рутинно-лениво…) деньги нужны, каждый день. Но это делали те, кто хотел славы (дешёвой, дорогой ли). Я хотела славы и сейчас хочу. Но ещё больше я хотела Дара.