Дмитрий Чарондин - FRAT FICTION, или Как я победил постмодерн и полюбил русскую студенческую корпорацию

–Да как они смеют! Если они всё так воспринимают, то это вообще нельзя… Нельзя… Я её уничтожу, я им не дам…

С этими словами он вдруг повернулся в мою сторону и глупо поглядел на меня, а я – поглядела на него – и двери поезда закрылись. «Следующая станция – Электросила».

Хорошо помню этот кадр – на мокрой ещё голове выпучились на меня красные глаза, а дальше – чёрный занавес с двух сторон. Я пожала плечами, как нашкодившая пятилетка, которая первая успела нажаловаться воспитательнице, и открыла злополучную тетрадь. На первой странице значилось:

«Ребята, не стоит вскрывать эту тему. Вы молодые, шутливые, вам всё легко. Это не то. Это другое…»

«Какой же дешёвый фарс», – подумала я про себя и перелистнула страницу:

Там значилось:

«Если в фильме никого не убивают, то это вообще, бля, не фильм, а говно»

Дмитрий Александрович Л.

–Борис, так почему Вы хотите вступить в наше братство?

Борис выдержал недолгую паузу.

–В школе я много читал. Другие, наверное, читали не так много…

Дальше шел монолог, который я хорошо знал и часто слышал. Художественная литература XIX-XX века, русская история, американские культовые фильмы. Иногда вспоминали декабристов, чаще Минина и Пожарского. Кто-то говорил про Царскосельский лицей, некоторые умудрялись приплести «Бесов» Достоевского. Мелькали упоминания заокеанских и, реже, европейских студенческих братств, но обычно знакомство с темой ограничивалось фильмом «Общество мертвых поэтов». Может быть, это и хорошо – есть простор для свободы творчества. По мне так, в этом и есть дух истинного студенчества – крушить Бастилии, громить клубы или, на худой конец, сдирать с дураков смешные шапочки. Но если вы трусливы, то можно и просто покритиковать авторитеты в каком-нибудь изобличительном эссе. Не у всех ведь в характере акционизм. Но мы стараемся его отыскать, пусть даже не самый радикальный.

В общем, устои наши пока шатки, но вот люди друг на друга всё равно похожи. Среди нас как будто изначально существует некий общий культурный код.

–…И вот, когда я увидел чёрно-белый стикер в универе, я подумал: почему бы и нет?

–А чем Вы можете быть полезны для нас?

На этот раз пауза была длиннее.

–Наверное, тем, что я разбираюсь в…

И снова все слишком знакомо. Чаще всего неуверенные рассказы о собственных достижениях, которые, однако, больше чем в половине случаев оказывались внушительными. Иногда настолько, что я волей-неволей чувствовал уколы зависти. Возможно, я поторопился, вызвавшись поучаствовать в новом наборе. Кучи людей проходят конвейером перед твоими глазами, и ты стараешься по заветам Карнеги поставить себя на чужое место. К сожалению, у меня был талант к этому перевоплощению – и, честно говоря, быть кем-то другим мне слишком часто нравилось. У иных место под солнцем такое уютное, что совсем неясно, что привело их к нам? Сразу видно, что человек далеко пойдет уже из рассказа – куда его ещё собеседовать, что спрашивать?

–…даже диплом где-то завалялся. Никогда и не думал, что по фехтованию тоже дипломы выдают. Наверное, всё.

–А чего вы сами ждёте от людей в братстве?

Возможно ли вытянуть из людей что-то большее, чем типовые ответы? Возможно ли действительно раскрыть человека по-настоящему путем какого-то тестирования? Надо поговорить с кем-нибудь из HR, считают ли они вообще свою работу имеющей смысл. И как мирятся со своей ролью. Там ведь легко с ума сойти – стать Вершителем Судеб или типа того.

Но Борис мне нравился – серый клетчатый пиджак, аккуратные коротко постриженные волосы, медная руническая подвеска на шее, флегматичный взгляд в сочетании с яркой мимикой. В голове вертелось идиотское «Борись, Борис», но я ограничивался понимающей улыбкой, пока брат Данте пытался развести кандидата на большую гласность.

–Ты не устаешь это делать? – спросил я, когда все необходимые процессы, наконец, завернулись.

–Иногда это надоедает, но тогда я сразу думаю о том, что иначе это бы делал кто-нибудь другой – и эта мысль возвращает силы обратно, – ответил брат Данте.

–Не самая благородная мотивация.

–А ни с кем в благородство играть не буду. Знаешь, выполнят для меня пару заданий…

Я одобрительно улыбнулся. Приятно общаться с культурными людьми.

–Так как тебе эта бритва?

–Чего?

–Ну, Борис.

–Почему Бритва?

Теперь улыбался Данте. Слишком выразительно, чтобы я не почувствовал себя уязвленным. Надевая пальто, а сегодня было ещё холодно и ветрено, мой названный старший брат рассуждал:

–Недавно читал статью, где какая-то либеральная бестия доказывала, что цыган правильно называть «рома». Мол, для них слово «цыган» – это как для нас – «русня». Прикинь, получается «рома» – цыган.

–Ненавижу, блядь, цыган.

Брат Данте одобрительно кивнул и повторил свой первый вопрос:

–А о Борисе Бритве тогда что думаешь?

–А… Борис… слышал, что его хрен убьешь, да?

–Да забей уже.

Худшей своей чертой я всегда считал излишнюю медлительность. Нет, я научился вставать на пары вовремя. Научился заранее делать расчетно-графические и иначе-специфические работы, и сдавать их в срок. Научился даже принимать душ за 5 минут. Все эти вопросы поддаются стройной и хладнокровной богине Самодисциплине. Но вот медлительность ума – это что-то врожденное. Смотреть за метаироничными разговорами братьев – это одно, а участвовать в них – совсем другое. Впрочем, какая мне метаирония, если и простейшие отсылки я часто просыпаю. Стоит мне начать разговор об этом с кем-нибудь – сразу же относятся с пониманием, говорят, что у них всё также. Но когда я через пару дней вижу моих собеседников в деле – тогда мне становится стыдно, что я решился раскрыть им секрет своего молчания. А потом становится стыдно из-за того, что стало стыдно быть искренним перед своими братьями. Они ведь для этого и существуют. В том числе.

Размышления над ответом я подменяю скроллингом ленты. Экран, разумеется, ужасно влияет на мысль. От его света высыхает вся смазка на нейронных шестеренках. А без смазки, как известно, туго. Возможно, многие начинают вести собственные каналы как раз для того, чтобы компенсировать свою разговорную импотенцию. Или чтобы зафиксировать какие-то мысли. Некоторые даже книги так пишут. Уведомление!

–Сестра Водка зовёт в бар.

–А куда ещё может звать Водка?

–Так мы двигаем?

Мы двинули. Баррикадная уже горела, в пацифистском смысле горела – барельеф, буква «М» – всё было в нежном фиолетовом свете. Мне нравилось это оформление, как и вообще весь нынешний мейнстрим – в кои-то веки доминантой стало что-то напоминающее знакомые с детства образы. Нет, в мои сопливые годы не разъезжали голубые кадиллаки, не блестели диско-шары и каждый не выращивал домашнюю пальму на застекленной лоджии. Дело в синематографе и компьютерных играх – окружающая среда как будто начала копировать то, что происходило тогда в них. Словом, самые яркие из детских впечатлений и переживаний теперь вдруг оживают вокруг.