Дмитрий Чарондин - FRAT FICTION, или Как я победил постмодерн и полюбил русскую студенческую корпорацию

Было лето. Я, помнится, шла тогда по Московскому парку Победы – возвращалась с концерта в СКК. Настроение было приподнятое, и мне очень хотелось, чтобы наступивший вечер стал особенным. Знаете, бывают такие дни, когда всё идёт так хорошо, что обязательно должно закончиться хорошо – по крайней мере, тебе этого сильно хочется. Это, конечно, абракадабра, и рациональностью совсем не пахнет – но именно поэтому я решилась не идти к метро, где сразу бы пришлось ехать домой, а обойти весь парк кругом.

Но ничего хорошего никак не случалось. Мой маршрут уже подходил к концу, когда чувство «неизбежности особенного» благополучно сменилось чувством голода. И вот, когда вера сменилась стаканчиком кофе, а надежда превратилась в предвкушение грибного супа, всё и произошло. Словом, оно случилось уже тогда, когда я его уже вовсе не ждала – так вообще часто происходит с вещами, которые ты сначала сильно хочешь.

Я остановилась на мосту у Фонтанного пруда и стала глядеть в воду, размышляя, как бы обустроить свой ужин. Тут я услышала слева от себя какое-то копошение: я повернула голову, и увидела раздетого до штанов молодого человека, прямо сейчас сосредоточившего свои усилия на расстёгивании ремня. На груди у него красовалась необычная татуировка – две латинские буквы в лавровом венке. Не то, чтобы молодой человек был слишком атлетического телосложения, и не то, чтобы я была ханжой, но всё-таки всё происходящее показалось мне странным:

–Молодой человек, а что вы тут делаете?

На мои слова не последовало никакой реакции.

–Молодой человек!

Снова – ноль внимания. Нужно что-то посерьезнее, чтобы привлечь его внимание…

–Послушайте, я сейчас полицию позову.

–И зовите. Как раз скоро надо будет, – буркнули мне в ответ, стягивая первую штанину.

–И почему же это?

–Потому что… потому что… потому что кто-то должен освидетельствовать труп, – вторая штанина поддавалась молодому человеку с трудом.

–Это какой-такой труп?

–Мой, разумеется, – с этими словами он сделал три шага в сторону, и, вдруг присев, резко побежал в обратном направлении и сиганул через ограду моста прямо в пруд.

Честно сказать, всё произошло так быстро, что я и опомниться не успела: показалось только, что прыжок получился не совсем удачный – то ли рука, то ли нога молодого человека задела за перила из-за чего полёт тела в воздухе получился не слишком изящным. Поморгав вдоволь и придя в себя, я подошла к ограде и, перекинувшись через неё, с интересом посмотрела вниз.

Незнакомец барахтался в воде на одном месте, но вскоре начал удачно смещаться к берегу. Я спешно схватила его вещи и побежала к тому месту, где, по моим расчётам, должна была произойти швартовка. Вскоре мы стояли рядом и молодой человек, совсем не дав себе времени обсохнуть, натягивал брюки. Был ли он в трезвом состоянии ума, я не могу вам точно сказать, но только всё это действо пробудило во мне живейший интерес:

–Что это только что было?

–Самоубийство! Разве не ясно? – огрызнулся парень. Он принялся живо одеваться, будто куда-то ужасно торопился. Движения были очень беспокойные, так что я уже хотела уйти, но любопытство пересилило меня и в этот раз:

–Но ты жив, – рискнула заметить я.

Молодой человек натянул футболку через голову и мне представилось видеть его недовольную физиономию:

–Ну, неудачное самоубийство! Да, неудачное… А, к чёрту, я и так теперь в аду!

Тут лицо его переменилось: от прежней злости не осталось и следа. Он осел на траву, приложил руки к голове и издал два тяжелых всхлипа:

–А всё потому что я – неудачник! Меня бросили, выбросили на свалку!

Я ошарашено смотрела на происходящее. Столько эмоций – и всё за какие-нибудь пять минут. Мне живо хотелось стать частью столь энергетически сильной истории, и я решилась спросить:

–Почему ты так решил? Что случилось?

–Это всё она! – ответили мне тяжелым голосом, полным разочарования.

–Кто – она? – в моей голове живо пронеслось представление о роковой девушке, разбившей сердце моего нового знакомого.

–Да чушь эта! Выдумки! – с этими словами он неожиданно взял свою сумку, расстегнул её, и озлобленно метнул в меня какой-то зелёной тетрадкой, – Ложь!

Я с интересом посмотрела на валявшийся на земле предмет, не понимая, как такая безвредная мелочь может доставить столько душевных страданий. Разве что это чей-то дневник? Это я подняла тетрадь в руки и спросила:

–Это ты из-за неё так?

–Да потому что там – сплошное враньё! Там всё рассказали неправильно, ничего такого вообще не было и быть никогда не могло! – говоря это, он поднялся, натянув лямку рюкзака на плечо. Распрямившись, он вдруг посмотрел на меня пристально и сказал:

–Хорошо, что нет Царя. Хорошо, что нет России. Хорошо, что Бога нет. Только желтая заря, только звёзды ледяные. Только миллионы лет…

Началось всё с пафосом, но, видя моё непонимающее лицо, парень начал тушеваться и на последней строчке, видимо, запамятовал текст. Мне захотелось скрасить неловкий момент:

–Это откуда-то? А к чему это?

–Это Георгий Иванов, русский поэт, – не смотря на меня, ответил он. Дурацкая пауза всё же состоялась, но, видимо, бесцельно, наконец парень грустно сказал, – Да неважно.

–Никогда не слышала про него! А что он ещё написал? – я спросила это с искренним желанием поддержать разговор, но оказалось, что зря – парень окончательно потерялся, начал суетиться, и смог выдавить только:

–Ну, это известный русский поэт… Ладно, все так смешалось… кони, люди… я, наверное, пойду, – и с этими словами он зашагал в сторону метро. Я немного замешкалась, но вскоре догнала его со словами:

–Мне в ту же сторону! И вообще, ты точно в себе?

–Точно, – буркнул парень мне в ответ, но его вид говорил совсем об обратном.

Оставшаяся дорога до станции формально минула тихо: мы шли молча, молча спускались по эскалатору. Но мой спутник по-прежнему оставался неспокойным, то вздыхая, то силясь сказать какую-то окончательную фразу, но разрешаясь только невнятным мычанием. Наконец, мы оказались на платформе, где давно накипающее все-таки вырвалось наружу:

–Вы поймите! Они ведь всё испортили, всё опошлили, – с этими словами он начал тыкать в тетрадку в моей руке, а затем продолжил это занятие, но уже в направлении своей груди, – А мы ведь работали! Мы пахали, чтобы это всё появилось! Я знаю, как оно должно быть. Я лучшие годы в это вложил! И что теперь… И теперь они дают мне это – на, почитай, скажи, что думаешь… Да чего тут думать-то! Тут ни слова правды и ни грамма реальных дел!

Дальнейшие возгласы утонули в шуме приближающегося поезда. Я, ничего толком не понимая из его слов, медленно попятилась к двери, надеясь, что моё намерение на заметят. Парень, тем временем, упиваясь своей истерикой, уже почти кричал на всю станцию: