Аше Гарридо - В сердце роза. Книга странствий Эртхиа

– Что это ты не узнал меня, Авари? – крикнул ему всадник, придерживая коней, чтобы не стоптать ненароком вельможу.

Привратник задрал голову, пригляделся.

– Неужели я вижу тебя, господин мой…

– Молчи ты! – перебил Эртхиа. – Я передумал.

И спрыгнул с коня.

– Авари, пропусти меня во дворец, как простого просителя. Только позаботься о моих конях.

– Немедленно и наилучшим образом, – пообещал привратник и махнул рукой стремянным. – Чем еще услужить господину?

– Да тише ты, – через силу улыбнулся Эртхиа. – Не выдавай уж. Хочу посмотреть, узнает ли меня брат мой, повелитель Хайра. Погоди, – он обернулся к слуге, уводившему коней. Из переметной сумы достал обернутую в плотную ткань дарну. – Красавицу мою под покрывалом я возьму с собой.

– Э, господин мой, с ней тебя всякий сразу узнает, – заулыбался привратник.

– Тогда присмотри, пока я за ней не пришлю, – кивнул Эртхиа, отдавая ему дарну. – Да береги мне ее!

Привратник поклонился как мог низко, принимая от Эртхиа его знаменитую дарну.

– Неужели мы услышим ее здесь, господин? Столько говорят о ней от самого Аттана до наших краев!

Эртхиа кивнул и пошел через просторный двор к крыльцу, пошел впереди слуги, посланного проводить его: он не нуждался здесь в провожатых.

Его, одетого по-аттански, по-аттански стриженого, никто не узнавал, да никто и не вглядывался в его покрытое белесой и розово-рыжей пылью лицо. Только у самого входа в тронный зал распорядитель попытался остановить его:

– Не позволительно в таком виде появляться перед повелителем!

– Срочное дело, – отрезал Эртхиа, вскинув к глазам распорядителя руку, на которой среди других перстней яростным алым горел его перстень царевича. Распорядитель отступил перед ним, но одернул вслед:

На колени!

Он еще было кинулся за Эртхиа, намереваясь силой заставить чужеземца склонить колени перед царем Хайра, но царь сам поднялся навстречу.

– Никого больше не впускать! Пусть закроют ворота! – воскликнул царь, сбегая с возвышения. И не заботясь больше ни о чем, обнял брата.

– Эртхиа, сердце, ты ли? Как ты… нет, не вырос, но плечи! А борода! Когда ты успел? Надо же, ты теперь – вылитый Лакхаараа. Но это ты, радость моя, ты приехал! Как щедра ко мне Судьба!

– И правда, щедра, – неохотно согласился Эртхиа. – Счастья тебе и здоровья, живи долго. Может, дождешься от нее милостей.

Акамие отпустил его из объятий, отступил.

– Что с тобой, дорогой мой?

Эртхиа передернул плечами:

– Прости. Зараза уже в Аттане. Я встретил гонца, когда ехал к Аэши. На этот раз ашананшеди опоздали. Рода Черной Лисицы больше нет. А гонца с твоими письмами я встретил… уже поздно было.

– Не успел я, значит…

– Ну а что можно было сделать? Ты не виноват. Это не ты. И не бойся: я не принесу в твое царство смерть. Мы с ней разминулись. Это точно.

– Брат, давай отложим разговоры, – стал уговаривать Акамие. – Ведь ты не сию минуту обратно, правда? Теплая вода, мягкая глина, благовония, какие пожелаешь, – а потом много еды. Как бы ни велико было горе, ты устал и проголодался с дороги. Поешь и спи. Когда отдохнешь, мы поговорим обо всем.

– Ладно, – махнул рукой Эртхиа. – Во-первых, тебя не переспоришь, мой кроткий брат, а во-вторых, ты прав. Я ночевал… О, вот еще что я должен тебе рассказать!

– Потом? – наморщил лоб Акамие.

– Хорошо, потом, все сразу и по порядку. Здесь ты царь – и я повинуюсь. Только спать я не буду!

– Хорошо, – с легкостью согласился Акамие. – Если ты не передумаешь после купания и еды.

Эртхиа окунулся в бассейн, запил вином хороший кус мяса, приготовленного и приправленного именно так, как он любил всю жизнь, набил рот халвой и тщательно вновь прополоскал его лучшим вином и – не растянулся на коврах, сморенный усталостью, а стал только угрюмее и нетерпеливее, словно не остались за спиной несчитанные парсаны между Аттаном и Аз-Захрой. Акамие сидел с ним за столом, сам только из учтивости отщипывая кусочки пресной лепешки. Так и не привык он есть помногу, особенно днем, он, почти всю жизнь спавший с утра до вечера и бодрствовавший с вечера до утра.

– Пошли кого-нибудь к привратнику, – сказал ему Эртхиа. – У него моя дарна.

– Та самая? – встрепенулся Акамие.

– Она.

– Как ты зовешь ее?

Эртхиа пожал плечами.

– Жаль, что ан-Араван не записал ее имени. Никакого ей подобрать не могу. Как ни назову – всё не то. Прежняя моя, которую в походе разбил, ты же ее помнишь?

Акамие помнил – кивнул.

– Я тебе еще пел, когда из Аттана возвращались, – на всякий случай уточнил Эртхиа.

– Я помню, – сказал Акамие. – Жаль её.

– Жаль. Ее звали Серебряная. А эта! Никакое имя ей не впору. Пошли за ней. Я тебе спою. Я песню сложил. Не ко времени, да что ж теперь. Плачей я не сочинял никогда, только утешения.

– Я помню.

Пока ходили за дарной, Эртхиа, казалось, не знал, чем занять руки, куда спрятать взгляд. Наконец, освобожденная от покровов, блеснула крутым изгибом дарна, и Эртхиа привлек ее к себе движением уверенным и нежным, как возлюбленную, так что у Акамие жар опалил щеки, и он оглянулся – так, в никуда кинул просительный взгляд.

– Вот песня, – сказал Эртхиа. – Ехал я через Суву…

– Через Суву? – переспросил Акамие. – Это же в другой стороне.

– Ладно, потом, – мотнул головой Эртхиа, и принялся подкручивать колки костяным ключом. Перебрал лады, подумал.

– Я никогда еще не пел ее.

И вольной рукой ударил по струнам.

В середине песни от стены отделилась тень, и Дэнеш, в сером, неприметно-сером теней и лазутчиков, приблизился и сел позади Эртхиа, не спугнув песни ни движением, ни звуком.

Их стало теперь трое, и все трое жадно и терпеливо дослушали, пока растает последний отголосок, и только потом Эртхиа опустил дарну на колени и обратил к Акамие вопросительный взгляд.

Акамие прерывисто вздохнул.

– Каких слов ты ждешь? – и покачал головой. – Нет таких слов. Если бы он это слышал! Он бы вернулся. С той стороны мира вернулся бы. Спроси Дэнеша, – и указал взглядом за спину Эртхиа.

Дэнеш кивнул. Эртхиа, обернувшись, увидел его и вскочил.