Александр Ерофеев - Детали и дали

Вот Ольга Степановна Изволенская, дочь последнего дьячка заречной Серапионовой пустыни. Даже старухой она была красивая, сильная, статная – и очень доброжелательная. Всегда приносила мне что-то вкусное собственного изготовления – то «пресняки» с чёрной смородиной, то желе из красной. Мужа убили в 41-м, и замуж она больше не вышла. Уехала в Истру и воспитывала сына одна. Под пенсию вернулась, а теперь и сын, дядя Федя, восхищавший меня на открытие охоты шляпой с пером, щеголеватым патронташем и ножом с наборной ручкой из оргстекла, доживает здесь свой век.

Вот одноклассник моего отца Женька Григорьев – чем-то похожий на хулигана Федю из «Операции Ы» богатырь. Он разъезжал по Клязьме на ботнике (это такая шустрая лодка, выдолбленная из целой осины), громогласно исполняя произведение земляка – поэта Фатьянова «Хвастать, милая, не стану…». Помню, был свидетелем, как он, перевезя через реку каких-то туристов за поллитру, виртуозно устроил у берега небольшую катастрофу с намоканием и получил на этом основании вторую. А папа рассказывал, что в молодости Женька был главный в Станках боец и как его однажды после очередной схватки станковских с яндовскими везли побитого на подводе…

Вот Николай Иванович Алексеев, коллега моих бабки и деда по станковской школе, учитель биологии и физкультуры. Папин брат, которого тоже уже нет, рассказывал, как он объяснял им на уроке закон борьбы за существование: «Был я в стране Швейцарии. Пчёлы там – размером с кулак, а летки у ульев почему-то как у нас! И вот она, бедная, извивается, жужжит, но лезет в улей…»

И многие другие – с каждым здороваюсь, о каждом вспоминаю.

А вот и сами бабушка с дедушкой. Учительница физики и математики и директор станковской школы соответственно. Бабушка Лиза – волевая, жёсткая. Подняла в войну двух сыновей – рассказывала, как благодарна картошке за это… И картошка, и всё прочее на её большом участке были в идеальном порядке до последнего, 88-го, года её жизни. Откуда брала силы – загадка для меня. Всё-таки, наверно, те люди были другой породы… А когда её забрали-таки по старости в Москву – не перенесла и первой зимы.

Ещё помню, что бабушка совершенно преображалась, читая монологи на сцене сельского клуба. Это была для неё настоящая отдушина. Монологи и пьесы она черпала из выписываемого журнала для актёров-любителей (название забыл), а тренировала их на мне.

Дедушка Коля, или, как называла его бабушка, Пётрович (с безударным «ё»), лежит теперь под довольно неуклюжим памятником в виде руки с факелом, торчащей из какого-то утёса. Дед был гораздо мягче и веселее бабы Лизы. Помню, как он, уже с трудом ходивший, «выписал» стройматериалов в сельсовете (была такая концепция) и построил мне в ивняке на берегу речки шалаш, где я мог уединяться и хранить свои сокровища.

Он прошёл всю войну в артиллерии и не был, кажется, даже сколько-нибудь серьёзно ранен. Но на войне начал пить – до неё, говорят, в рот не брал. От этого (и от простуд в ледяной воде) в конце жизни сильно болел.

Я любил рассматривать его медали и военные трофеи, особенно эсэсовский обоюдоострый кинжал, которым дед, по его рассказам, лично заколол восемь немцев. Так это или нет – боюсь, уже не узнать. Вообще, ужасно жалею, что так мало расспрашивал его о войне и ничего не записывал.

В последние годы дедушка уже не вставал с кресла и учил меня плетению изощрённых местных сетей – крылён и вентирей. Вот это он как раз заставлял меня записывать – здесь две ячейки убавить, тут три прибавить… А то, говорит, мастерство будет утрачено: никто уже не плетёт такие, ленивые все стали.

Бумажку эту я, конечно, потом потерял.

А ещё дедушка, будучи бессменным председателем местного общества охотников, каждый год привлекал меня к написанию статьи к открытию охотничьего сезона в уже упомянутую газету «Маяк». Писал он так: поднимал свои статьи за предыдущие годы, выбирал наиболее понравившиеся пассажи, заставлял меня их пересказать другими словами и скрепить переходами, после чего добавлял эффектный финал. Потом я получал от него по почте рубль семьдесят – честную половину гонорара.

Умирал он тяжело и, говорили, звал меня. Я был на третьем курсе на «картошке».

В общем, мои знакомцы здесь – обычные люди, каких было миллионы, ничем особо не примечательные. Но почему-то чем дальше, тем чаще они мне вспоминаются. И, когда я здесь, как будто говорят со мной.

– Ой, Саша, бааатюшки, какой бОльшой-тО стааал! Да с бОрОдой, что главнО-тО! – с таким красивым, напевным окающим выговором. Его, кстати, чудовищно пошло и неправильно изображают артисты, пытающиеся говорить по-деревенски. Надо не лепить «О» где ни попадя, а правильно произносить безударные гласные и интонацию ловить…

– Ну, как киевскО «ДинамО» -тО сыгралО? – спросит Елизаров. Как там БлОхин, КолОтОв, ВЕрЕмеев?

Я в детстве, к осуждению всех моих дворовых и школьных друзей, преимущественно щеголявших в красно-белых шарфиках, болел за «Динамо» (Киев). Ну, нравилось мне оно!

– Да пёс его знает, как оно сыграло, дядя Серёж. Другая страна-то уже…

– А учишься-тО, пОди, всё на Одни пЯтерки… – обязательно проворкует кто-нибудь из бабушкиных товарок. Да вон хоть Милица Ивановна – вот ведь она здесь. Общаясь с ней всю жизнь, бабушка, помнится, искренне удивилась, узнав, что зовут её не «Милиция».

То, что московский внук – почти круглый отличник, всегда было предметом гордости.

– Да нет, Милица Иванна, что-то плоховато я стал учиться…

Ладно, дорогие мои, пора мне. Путь до Москвы по Горьковскому шоссе или, как его называл деда Коля, «пЕкинке» (неслучившаяся трасса Москва-Пекин!) неблизкий. Бог даст – как и в детстве – до следующего лета!

(июнь 2014 г.)

Эту давнюю историю из своего детства я вспомнил благодаря совсем, наоборот, недавнему известию в ленте Фейсбука. Там одна бдительная дама узнала в помощнице Госсекретаря США Виктории Нуланд американскую девушку Вики, швырявшую в 1982 г. в пионерском лагере «Молодая гвардия», что под Одессой, купленные в соседнем ларьке семечки в грязь и хохотавшую над тем, как советские пионеры их подбирают. Так и рисуется злобная ухмылка на физиономии Вики (и без неё, надо признать, не слишком привлекательной) – наподобие тех, с которыми Кукрыниксы изображали морды жирных капиталистов.

Авторша этой интернет-истории, несмотря на вроде как аристократическую фамилию Метельская-Шереметьева, далее пишет, что Вики она за это жестко отметелила, вследствие чего и приняла мученическое изгнание из пионерлагеря. Отметелила, однако, явно недостаточно: Вики не унялась, и все закончилось раздачей печенек Госдепа на Майдане. В общем, стало ясно, как она дошла до жизни такой.