Александр Ерофеев - Детали и дали

За несколько дней до миллениума группа банков-кредиторов приняла решение привлечь нас для проверки факторинговой компании Louvre Finance (имена и названия я всё же слегка подкорректировал). Факторинг, если кто не знает, это типа такое кредитование компаний под залог (или выкуп) счетов их клиентов. Соответственно, когда клиент платит, кредит возвращается с процентами. Но в нашем случае банки были озабочены тем, что Лувр хоть и рос сумасшедшими темпами, свои кредитные запросы наращивал ещё быстрее, а отдачу, выраженную в, как у нас любят говорить, кэшфлО, приносить не торопился.

Решение прислать ревизию, тем более, накануне Кристмаса, далось банкам непросто. Во-первых, Лувр на тот момент был горячо любим, как кое-кто у нас порой их называет, «инвеститорами» и уверенно входил в FTSE100 (сто крупнейших по капитализации британских компаний), постоянно эту самую капитализацию наращивая. Основной акционер компании – господин К. (выходец с Ямайки) стал самым богатым чернокожим человеком в Британии. А во-вторых (и главных), незадолго до описываемых событий сам премьер Тони Блэр назвал К. «образцовым чёрным бизнесменом» и регулярно появлялся на публике в его сопровождении. По совпадению, как раз перед этим К. пожертвовал круглую сумму на нужды лейбористской партии. В общем, такой как бы ротенберг, но только ещё черный, а это, знаете ли… Примерно в то же время в прессе прогремела история о том, как полисмен, прослуживший верой и правдой почти до пенсии, поймал на месте преступления несовершеннолетнего чернокожего воришку и назвал его «black bastard» 3 3 чёрный мерзавец (англ.) , за что был уволен без содержания.

Тем не менее, нас позвали, и мы начали копать, хотя поначалу не очень представляя, куда. К. и его главный сподвижник финансовый директор Ф. регулярно появлялись в офисе и рассказывали, что все деньги вкладываются в новых клиентов, поэтому поводов для беспокойства нет. И это, надо сказать, полностью подтверждалось управленческой отчетностью. Но однажды вечером…

Я засиживался в офисе Лувра допоздна. Дело в том, что на работе в Лондоне я чувствовал постоянный дискомфорт от незнания местных реалий и методологий и старался компенсировать его (в смысле незнание, а не дискомфорт) усердием. А к тому же промозглым зимним вечером можно было сесть на автобус, забиться в уголок на втором этаже и замечательно без пробок доехать от Хаммерсмита, где располагался луврский офис, через Оксфорд-стрит (уже свободную от толп алчущих рождественских скидок покупателей) прямо до дома в Хайгейте.

Иногда, впрочем, эти поездки были, как говорят местные, eventful 4 4 полны событий (англ.) . Однажды рядом со мной уселась негритянская семейка, и сынок лет десяти начал громко петь:

«Какой хороший мальчик, – умилился я, – Как они всё-таки правильно воспитывают детей…» Мальчик тем временем продолжал. По громкости и атональности исполнения номер вполне годился бы для рассказа Драгунского «Слава Ивана Козловского», а по тембру – соответствовал восприятию голоса того же Иван Семёныча (дался он им!) с похмелья Венедиктом Ерофеевым: «Гадее его нет».

Так продолжалось без преувеличения минут двадцать. Других слов в песне не было. Зато во время её исполнения мальчик выделывал акробатические этюды. А я никак не мог решиться попросить родителей. Потому что ведь могли подумать, что я не love Jesus. А за это можно и… как за родную катманду, в общем.

…Iiiiii loooove Jesus… И тут (о счастье!) крепкий в вере юноша, выполнив очередной переворот на поручнях, зевнул и, повернувшись к родителям, молвил:

– It’s a boring song, anyway. It’s decent, but very boring 6 6 Это скучная песня. Достойная, но скучная. (англ.) .

И семья торжественно покинула автобус.

(N.B. К дальнейшему действию этот эпизод не имеет ровным счётом никакого отношения и носит исключительно креативно-ассоциативный характер, как и было обещано в заглавии.)

А я вот почему про «засиживался допоздна» начал. Однажды поздним вечером что-то заставило меня залезть в шкаф в углу коридора. Ну, может, канцтовары Сашке для школы искал – не помню уже. И на нижней полке шкафа кучкой лежали cheque stubs, или, как их ещё называют, cheque butts (дословно – чековые жопки, а по-нашему – корешки). Если кому-то вдруг в жизни не приходилось выписывать чека (а вдруг!), это такие краешки чековых книжек у переплёта, которые остаются, когда все чеки из книжки вырваны. На них пишут адресата и сумму чека, чтобы не забыть, кому и за что было упл о чено.

Я из природного любопытства стал листать одну такую жопку и, в точности как это описывают в плохих детективах, «что-то вдруг показалось ему странным. И только через несколько секунд он понял, что именно».

А странным было вот что. Я только закончил просматривать лувровский cashbook, то есть журнал, куда заносятся все операции по денежным поступлениям и платежам. На чековой книжке было ясно написано, что она принадлежала Лувру. Но ни одно имя получателей платежей на чековых жопках и в кэшбуке не пересекалось. И в кэшбуке этих имен было гораздо больше. Прошло аж шестнадцать с лишним лет, а я очень отчетливо помню это ощущение, что я нашел что-то важное. Во мне проснулся такой внутренний, как, по словам моего папы, выражались у них в детстве в деревне, Шерлохомец.

На следующее утро я решил поговорить с личной ассистенткой К. и Ф. Она, хоть была тоже с Карибов, имела странное имя Lorraine (Лотарингия). Она ли послужила музой при выборе названия компании и от неё ли у ямайского хлопца появилась французская грусть – гадать не буду (забегая вперед, скажу, что у К. была ещё роскошная вилла на Кот д'Азуре, которую кредиторы потом долго пытались отсудить). Зато могу сказать, что подобно тому, как «поэт в России – больше, чем поэт», Лотарингия была в Лувре гораздо больше, чем ассистент. Она фактически вела все текущие дела компании. Она же выписывала и чеки. Поэтому к ней я и пришел с естественным вопросом о причинах столь разительных отличий.

На этот вопрос Лотарингия мне ответить не смогла, но в ответ устроила безобразную травлю меня. Она орала, что я тупой и не понимаю их бизнеса (ну, это, в общем, не привыкать). Она, кривляясь, прилюдно издевалась над моим акцентом. Она прозрачно намекала на то, что от русского вообще ничего хорошего ожидать не приходится.