Марина Крамер - Ты все, что у меня есть

Их квартира оказалась «двушкой» на седьмом этаже, уютная, чистая, хотя и маленькая совсем. Было видно, что хозяйка очень много времени уделяет своему дому, вкладывая в него всю душу и умение. И запах… пахло пирогом с капустой.

– Это я всегда в дорогу ребятам пеку такой пирог, по традиции уже, – объяснила Лена, перехватив мой взгляд. – Рубцов без этого не уезжает, говорит – тогда в поезде домом пахнет.

Мы пили чай в большой комнате, служившей, видимо, и гостиной, и спальней, и кабинетом – Лена работала бухгалтером в небольшой фирме по продаже офисной техники, и на столе в углу была свалена целая куча папок.

– Лена, а ты Кравченко хорошо знаешь? – осторожно спросила я, опуская на блюдце фарфоровую чашку с чаем.

– Леху-то? Конечно, они ж с училища вместе, в Афган тоже вместе попали. Я ж как мать им всем, – Лена усмехнулась, потянулась к вазочке с конфетами, взяла карамельку, потом, передумав, бросила ее обратно. – Они со мной советуются, к нам с Рубцовым идут с любым горем, с любой радостью. Я ж и по госпиталям ездила сколько раз, что к Кравченко, что к Лешему. А когда Леху в Афгане контузило, я возле него почти месяц сидела безвылазно. В Ташкенте, помню, жарища, дышать нечем, а я в палате с Кравченко загораю… Он в очень тяжелом состоянии был, не слышал, почти не говорил. Врачи сказали – может остаться на всю жизнь глухим. Обошлось, слава Богу… Я там такого насмотрелась, в госпитале этом – не расскажешь! Мальчишки молодые, а искалечены так, что глянуть страшно, – она передернула плечами и перевела разговор. – Знаешь, Леха нескладный какой-то в жизни, неловкий, а вот на войне, говорят… Лучше него в батальоне нет, у него в крови война. И из-за этого он все время один. Ну, и пил после Афгана долго, да и после первой чеченской тоже… Напьется и воет, как волк. А потом – как отрезало, завязал. Но по службе никак не продвинется, дурацкая манера называть идиота идиотом в глаза, не взирая на погоны. А кому ж это понравится?

– Понятно… Лен, а правда, что он в роту фельдшерами только парней берет?

– А тебе зачем? – удивилась она, внимательно посмотрев на меня.

– Я все равно уеду к нему. Есть начальство и покруче капитана Кравченко, прикажут – никуда не денется. Мне нужно, понимаешь, нужно быть рядом с ним, он пропадет без меня, я чувствую.

Лена смотрела на меня во все глаза и словно ушам своим не верила:

– Господи, девочка, да ты больная… – проговорила она, наконец. – Точно, ненормальная! Ты думаешь, что это так просто – попасть в Чечню, в боевое подразделение?

– Я военфельдшер, я аттестована, меня не имеют права не взять, – уперлась я.

– Марьяна, ты говоришь такие глупости, что слушать стыдно! Я старше тебя, побольше видела в жизни, – внушительно сказала Лена, взяв меня за руку. – Война – это игрушка для мальчиков, а девочки должны играть в свои игры, понимаешь, у каждого своя песочница. А уж если ты вознамерилась попасть в роту Кравченко и даже если тебе это вдруг удастся каким-то чудом, то ты жестоко пожалеешь об этом уже через сутки. Тот Леха Кравченко, которого ты знаешь, остался на вокзале, а туда уехал совсем другой Леха, чужой, жестокий, безжалостный, слепой и глухой ко всему, что не касается войны. И если он увидит тебя в расположении роты, никто не знает, чем закончится твоя авантюра. Но уж поверь – точно не букетом ромашек!

– Лена, я понимаю, ты права, наверное, и все правильно сказала, но я уже решила. Мой дядя служит в штабе округа, если я попрошу, он поможет…

– Вот дурочка, ну, какая же ты дурочка, ей-богу! – всплеснула руками Лена. – На войну по блату… кому скажи…

– А ты не говори, не надо, я очень тебя прошу, особенно Рубцову своему, а то он мне все испортит.

Я встала из мягкого кресла и пошла к двери, Лена двинулась за мной, охая, как наседка. Мы попрощались…

Трясясь в трамвае, я думала о том, что идея с дядюшкой, конечно, богатая, если только он не сдаст меня родителям. Это ж страшно представить, что тогда начнется…

…Но все обошлось, дядюшка молчал, как партизан на допросе, и все три месяца, что я бегала в военкомат, в санитарное управление и в прочие приятные места, никто ни о чем не догадывался. В тот день, когда я наконец-то подписала шестимесячный контракт на прохождение службы в Закавказском военном округе, все и открылось…У мамы случилась истерика, отец, с малых лет научивший меня общаться на «ты» с карабином и пистолетом, орал, как подорванный… Короче, было интересно.

– Это ты виноват! – кричала мать, размазывая по лицу слезы вместе с тушью. – Ты и твоя дурацкая охота! Зачем ты таскал девчонку на убийство с десяти лет?! Как тут мозгам набекрень не свернуться?!

– Мам, успокойся! При чем тут это? Ну, при чем? Я медик, а не снайпер, в конце концов! – отбивалась я, вызывая новую волну гнева.

Чтобы хоть как-то успокоить родителей, я сказала, что еду в военный госпиталь в Моздоке, очень далеко от военных действий. Но это не слишком помогло…

– А чем тебе местный госпиталь не угодил?! Работы мало?! – орала мать, хватаясь за сердце.

«Ты не поймешь, – подумала я. – Здесь я слишком уж далеко от Кравченко».

За пару дней до отъезда мы с Юлькой прогуливались в парке над рекой, почти все время молчали, думая каждая о своем. Внезапно подруга остановилась, развернула меня к себе лицом и требовательно спросила:

– Марьянка, скажи честно – ты хоть понимаешь, куда лезешь? И чем это может, не дай Бог, закончиться? А если ты не найдешь его? Чечня большая, там ведь не одна рота и даже дивизия, наверное, не одна!

– Юля, не говори ерунды. Ты ведь знаешь, что если я решила, то лоб разобью, а сделаю. И я найду его, я знаю.

– Кошмар какой-то, – пробормотала Юлька, обнимая меня. – Не могу понять, что ты нашла в этом солдафоне? Его ж хоть сейчас на плакат «Десантные войска ждут именно тебя!». Ходячая реклама военкоматов!

Я промолчала, никак не реагируя на Юлькины выпады. Зачем я буду доказывать что-то, объяснять, убеждать? Мне совершенно безразлично, что думает по поводу Кравченко моя подруга. Кстати, она вообще редко одобряла моих молодых людей, да и сама никак не могла определиться с избранником. Один был недостаточно образован, другой недостаточно самостоятелен, тот не нравился внешне, а этот – просто моральный урод… Словом, Юля была девушкой разборчивой, да и самомнением ее Бог не обидел. Подобные завышенные требования она пыталась предъявлять и к моим парням, но я всегда пресекала эти попытки. И вот впервые в жизни мне все равно. Я знаю все его недостатки сама, без чужой подсказки. Но еще я вижу то. чего не дано увидеть остальным, то, что так глубоко спрятано под броней из мышц и камуфляжа. Я вижу то, какой он на самом деле, и для того, чтобы разглядеть это, мне не потребовалось много времени, достаточно было просто взглянуть в его глаза.