Алексей Тихоньких - Круглое озеро. Я был советским спортсменом

Никто не усложнялся, перед подходом мы им просто сообщали какой акробатической связкой заканчивали. Мы выполняли комбинацию часто под совершенно незнакомую музыку, и в конце упражнения звучал торжественный финальный аккорд.

Паша был одним из первых гимнастов, который начал выполнять вольные упражнения, составленные настоящим хореографом под соответствующую музыку. Это была новая и оригинальная интерпретация мужского гимнастического упражнения. Однако хореография и музыка вызывали у нас определённую ассоциацию с построением женских композиций на ковре, и ребята подтрунивали над ним.

Мы все трое прошли через молодёжную сборную команду СССР. Старшим тренером тогда был Андрей Фёдорович Родионенко, специалист, сумевший создать действительно творческую обстановку среди тренерского состава. Он эффективно использовал методические разработки таких теоретиков гимнастики, как Гавердовский, Алекперов, Смоленский, Менхин и другие. Мне нравилась его манера держаться и общаться с гимнастами и тренерами. Он объяснял, не повышая голоса, даже когда хотел убедить несогласного с ним. Он не давил, не настаивал, и во всём, что он делал, чувствовалась интеллигентная компетентность.

В течение моего первого сбора на Круглом мне казалось, что это происходило не со мной. В гостинице меня поселили в номере с двумя Александрами – Дитятиным и Ткачёвым. Я жил, тренировался вместе с моими вчерашними кумирами и мог даже с ними перекинуться парой слов, помочь принести мат, сыграть в настольный теннис или бильярд.

Как-то раз вечером после ужина мы разговорились с Сашей Ткачёвым. Он обычно был не очень общителен, но в этот раз был непривычно разговорчив. Я сказал ему:

– Саша, мне трудно себе представить обстановку в зале во время чемпионата мира или олимпийских игр. Такая ответственность!

– Вот именно, Тишка. Это, наверное, самое сложное – суметь справиться со страхом подвести своих товарищей по команде. Ты знаешь, в сборной были даже гимнасты, которые не хотели попасть в команду, чтобы избежать этой непомерной ответственности. Действительно, на соревнованиях иногда бывает такое психологическое давление, что готов прочитать молитву и поверить во что угодно, не зависящее от тебя и влияющее на результат.

– Это точно! – воскликнул я. – Меня на соревнованиях иногда даже злость берет на себя: вставать с правой ноги, скрещивать пальцы, стучать по дереву… Так может и крыша поехать от суеверия!

Саша Дитятин, который во время нашего разговора читал, как обычно, лёжа на кровати, вдруг отложил книгу, приподнялся и насмешливо спросил:

– Тишка, я вижу – ты знаток. Может, подскажешь – если чёрный кот перед тобой перешёл дорогу туда и обратно, он удвоил наказание или отменил своё решение?

– Заблудился скорее всего, – засмеялся я.

– Самой сложный момент, – продолжал Саша Ткачёв, не обращая внимания на Дитятина, – это когда ты отдаёшь себе отчёт в том, что можешь выиграть, но для этого осталось сделать только один подход. Вот ты стоишь перед снарядом и чувствуешь, что на тебе сконцентрировалось внимание всех зрителей на трибунах. И тут ты понимаешь, что на тебя смотрят также на экранах телевизора твои родители, твои друзья, одноклассники, учителя, тренеры и гимнасты твоей спортивной школы, твоя девушка…

Дитятин опять оторвался от чтения и сказал:

– Вы знаете, если на вас смотрит и улыбается девушка в баре – это значит, что у неё просто нет денег?

Саша усмехнулся:

– А если вы улыбнулись в ответ – это значит, что у вас деньги ещё есть? – он посмотрел на Дитятина и спросил. – Мы наверно тебе мешаем своими разговорами?

– Да нет, очень даже интересно, – он захлопнул книгу и, вставая с кровати, сказал. – Помню, как на Олимпиаде в Монреале Коле Андрианову оставался последний снаряд, конь, когда он понял, что если не упадёт, то станет абсолютным олимпийским чемпионом. Его так тряхануло – он был, как в тумане. Он столько «наимпровизировал» в своей комбинации, что, когда соскочил, сам не помнил её содержание.

В тот момент я слушал Сашу Дитятина, и мне хотелось крикнуть: «Ребята, это ведь ДИТЯТИН! – советский спортсмен, который вошёл в книгу рекордов Гиннесса, потому что завоевал восемь медалей на одних Олимпийских играх 1980 года в Москве!»

С тех пор прошло больше пяти лет, и сегодня уже Юра и я были самыми старшими в сборной, и новички посматривали на нас с уважением.

Когда мы подбежали к зданию, в окнах уже горел свет. В зале было немного прохладно. На низком столике в углу, недалеко от брусьев, возле разогретого самовара, лежали сухофрукты и шоколад, рядом стояла баночка с мёдом. Я налил себе немного горячего чая, сделал глоток и посмотрел вокруг. Каждый занимался своим делом. Упражнения по специальной физической подготовке служили утренней разминкой для гимнастов, рассредоточенных по всему залу.

Я поставил чашку и тоже приступил к тренировке. Начал я сразу с упражнений для укрепления поясницы. Я лёг на живот на специальную скамейку, согнул ноги и положил двадцатикилограммовый блин от штанги сзади на икроножные мышцы. Затем выпрямил ноги и стал их поднимать до прямого положения тела. После второй серии ко мне подошёл Дима Воробьёв и сказал:

– Лёха, ну ты даёшь! Двадцать килограммов!

– Дима, поясница болела, посоветовали закачивать. Начинал с пяти килограммов, постепенно дошёл до двадцати.

– Понятно, – протянул он, потом взял другой блин от штанги и стал поднимать вверх прямыми руками. – У всех чего-нибудь болит. Говорят, если однажды утром проснёшься, и у тебя ничего не болит – значит, ты умер.

– Ну тогда пусть болит, живее будем! – весело сказал я, заканчивая упражнение, и пошёл в сторону низких брусьев, – а ты, Дима, спину тоже подкачивай, а то закончишь в ЦИТО, как я в твоём возрасте!

В центральный институт травматологии и ортопедии я попал после неудачного соскока с брусьев на всероссийском сборе во Владимире. Это произошло, когда мне было ещё 17 лет. При приземлении спину просто заклинило. Я стоял, криво улыбался и не мог сойти с места. Тренеры подбежали, подхватили меня и помогли дойти до массажной кушетки. Вызвали скорую. В больнице я пролежал три дня и когда начал с грехом пополам ходить, меня переправили на поезде в Москву.

В отделении, куда меня поместили, практически все пациенты были спортсмены. В нашей четырёхместной палате оказался даже борец из Туниса. Он, как ни старался, не мог правильно произнести моё имя и называл меня «Лоша», чем вызывал улыбку других соседей по палате.

Мне снова сделали рентгеновские снимки позвоночника и начали производить уколы утром и вечером. Я сдал все необходимые анализы, и следующие два дня ничего другого не происходило. На третий день вечером медсестра сообщила мне, что завтра мне будут делать новую процедуру, поэтому утром нельзя было ничего есть. Когда на следующий день в палату вкатили носилки, моё сердце тревожно забилось, но я не подал виду. Я лёг, и меня повезли в операционную.