Алексей Тихоньких - Круглое озеро. Я был советским спортсменом

Возле операционного стола, куда меня переложили, стоял небольшой вспомогательный столик, на котором лежал набор игл для шприца разной величины. Мне сразу бросилась в глаза игла размером со стержень для авторучки. Несмотря на то, что в комнате было не жарко, меня пробил пот. Оказалось, эта процедура называлась «новокаиновая блокада». Она состояла в том, чтобы вкалывать вот эту большую иглу вдоль позвоночника и накачивать новокаином больное место. После нескольких локальных обезболивающих уколов немолодая женщина-врач воткнула иглу в районе поясницы и выдавила всё содержимое шприца, затем она отцепила шприц, оставив иглу в спине, и наполнила шприц заново. Она наполняла это место лекарством до отказа и после этого проделывала такую же процедуру сантиметров на десять повыше. Когда всё было закончено, она постучала крепко кулаком по спине и спросила:

– Ну что, товарищ спортсмен, чувствуете что-нибудь?

– Нет, – выдохнул я, стараясь отвечать бодрым голосом. Голова кружилась, и немного ныло в спине.

– Прекрасно, – и, обращаясь к медсестре, сказала. – Пусть полежит минут пять, потом отвезите в палату.

В этот момент в операционную кто-то вошёл, и я услышал негромкий голос:

– Зоя Сергеевна, привезли, он не догадывается.

– Хорошо, Серёжа. Позовите ещё двоих, и пусть они будут готовы.

Через несколько минут ввезли носилки. Парень, как оказалось грузинский футболист, сел и вопросительно посмотрел на Зою Сергеевну. Ему помогли перебраться на второй операционный стол, и я заметил, как его окружили четверо мужчин в белых халатах. Неожиданно для него они схватили его руки и ноги и прижали к столу.

– Что вы делаете? – закричал он и вдруг, словно поняв в чём дело, обмяк и обречённо выдавил из себя, – не надо, пожалуйста.

– Нугзар, мы не вправе выпустить вас из отделения калекой, – заговорила врач решительным тоном, – я уже вам говорила, что вы должны сгибать ногу минимум пять раз в день. Сегодня мы поможем вам согнуть вашу ногу силой пока на 45 градусов, и вы нас за это ещё поблагодарите.

Футболист напрягся, его лоб покрылся испариной, он хотел что-то сказать, но тут Сергей, державший за ногу пациента, уверенным жестом постепенно согнул её в колене. Нугзар закричал что-то на грузинском и заплакал.

Дело оказалось в том, что после операции требовалось осуществлять физическую реабилитацию для полного восстановления нормального объёма движений в коленном суставе. Для этого ему нужно было выполнять специальные упражнения через боль. Он этого избегал любыми способами. В итоге, как мне объяснили, в суставе могли затвердеть послеоперационные спайки, и нога не сгибалась бы вообще. После этого случая время от времени мы с ним пересекались в спортивном зале. Я видел, что он перестал отлынивать от упражнений, хоть и выполнял их без особого энтузиазма. Через месяц он стал почти полностью сгибать и разгибать свою ногу.

За полтора месяца, которые я провёл в ЦИТО, мне сделали несколько блокад, уколы, вводящие стекловидное тело и витамины, десятки сеансов физиотерапии, массажа, и в конце концов настало время выписываться из больницы. Я стоял в коридоре, ожидая выписки, и разглядывал плакат на стене, на котором была афиширована статистика спортивного травматизма. К моему удивлению гимнастика была на четвёртом месте, после вольной борьбы, футбола и регби. Вышедший из кабинета доктор сказал мне:

– Алексей, возможно тебе придётся расстаться с мечтами о большом спорте.

– Почему? – спросил я удивлённо.

– Потому что у тебя имеется небольшой дефект позвоночника в поясничном отделе. Во всяком случае многое будет зависеть от состояния мышечного корсета вокруг.

Я не стал спрашивать, что всё это значило, да и не хотел знать. Спина больше не болела, и я, вернувшись домой, сразу приступил к регулярным тренировкам.

Почти все из моих товарищей по команде побывали в этом учреждении. К сожалению, выступая на международном уровне, было трудно избежать травм разной степени тяжести.

Дольше всех наверно держался Юра Королёв, но и он перед олимпиадой в Сеуле травмировался. У него оторвалось ахиллесово сухожилие. В тот день я ему написал такие строчки:

Восемь лет пронеслось на взводе,

Вдруг от боли скривило рот.

Нет, не всё иногда выходит,

Но проходит, и это пройдёт.

Нам ли в травмах искать причины?

Знаешь сам – в этом толку нет.

Ведь на то мы с тобой и мужчины,

Чтобы выше быть собственных бед.

Утренняя тренировка подходила к концу. Несмотря на относительную свободу выбора упражнений во время этого сеанса, некоторые были обязательными. Например, в этот раз перед тем, как её закончить, нужно было сделать несколько элементов в соскок с батута три раза без ошибок в приземлении. Я легко справился с двойным сальто назад в группировке и двойным сальто назад с поворотом на 360 градусов, но застрял на двойном сальто вперёд. Мне никак не удавалось его исполнить без ошибок.

Мой тренер наблюдал за моими попытками издалека. Мы были вынуждены работать много времени вместе, и он старался не надоедать и не вступать в контакт со мной без необходимости. Ну вот он не выдержал и подошёл ко мне.

– Алексей, перестань смотреть на ноги при приземлении! – сказал он. – Смотри перед собой и держи спину прямую, а то так и без завтрака останешься.

– Так точно, шеф! – засмеялся я, и тут же выполнил этот элемент в доскок.

Геннадий Никифорович удовлетворённо кивнул и сказал:

– Запомни, Лёша, опуская глаза, гимнаст автоматически опускает немного голову, а это способствует округлению спины. Учи биомеханику – это не абстрактная наука!

В сборной команде большое внимание уделялось детальной отработке сложных элементов, однако точность в приземлении после комбинации часто имела решающее значение для победы. Было бы непрофессионально с нашей стороны надеяться на безошибочное исполнение соскоков со снарядов без отработки этого на тренировках. Совершенно не случайно на чемпионате мира 1985 года в день обязательной программы четверо из нас на опорном прыжке сделали переворот вперёд сальто вперёд в группировке в доскок, а ведь этот прыжок очень сложно выполнить совершенно без потерь.

После тренировки в раздевалке я неожиданно стал свидетелем разговора, в котором Геннадий Александрович Фаляхов сказал: «Тренер – это садовник, гимнаст – это цветок. Каким тренер его сделает, таким цветок и вырастет. Без садовника цветок не сможет вырасти ни красивым, ни оригинальным». Я оделся, отправился на завтрак. Всю дорогу эта мысль о садовнике и цветке не давала мне покоя:

«В принципе он прав, но существуют ведь и простые полевые цветы. Значит, цветок может вырасти и без садовника. Он будет диким, может быть, не таким ухоженным, но вырастет. А садовник? Садовник без цветка даже не садовник. Например, в пустыне или на Луне, там, где ничего не растёт. Садовник действительно может посадить зерно и из него вырастить цветок. Да, но зерно происходит из другого цветка, а не сделано самим садовником. Выходит, значение имеет и цветок, давший это зерно, и в случае с гимнастом таким цветком являются его родители. Вывод – прежде всего нужно зерно надлежащего типа, а потом уже садовник, который должен поместить его в соответствующие условия и суметь вырастить из него цветок необыкновенный».