Елена Дымченко - Страсти по борзым. Повести и рассказы

Та, нежно погладив её по голове, взяла толстую, потрёпанную книгу и, положив к себе на колени, стала делать вид, что читает, предоставив Милку самой себе. Та, уже забыв свой вчерашний страх, испытывая зуд первооткрывателя, стала обходить комнату, методично обнюхивая всё, что попадалось на пути.

Свиреп, чуть приоткрыв глаза, внимательно наблюдал за её передвижениями. Сердце его бешено билось, от ненависти темнело в глазах, но он, сдерживаясь, молчал, стиснув зубы. Милка же, увлёкшись своим обследованием, совсем забыла про него и, следуя своим маршрутом по периметру комнаты, всё ближе и ближе приближалась к затаившемуся Свирепу.

Наконец, она достигла кресла, на котором лежал Смутьян. Тот, приподняв узкую голову спокойно наблюдал за ней и когда она остановилась рядом, невольно подобрал ноги чуть выше.

Милка, потянувшись к нему, стала осторожно обнюхивать его лапы и хвост, свисающий с кресла. Смутьян, чуть отвернув от неё голову, терпеливо сносил это бесцеремонное обследование и, наконец, смилостивившись, наклонился и потянулся носом к её маленькому любопытному носику.

Она, соблюдая правила и чувствуя себя счастливой от внимания такого взрослого пса, степенно поздоровалась с ним и, удовлетворённая двинулась дальше, к Свирепу.

Наблюдая со своего кресла за Смутьяном и Милкой, Свиреп дрожал мелкой дрожью. Терпение, проявляемое тем к щенку, злило его и он опять вспомнил ту жгучую боль, которую приносила ему когда-то общительность Смутьяна. И теперь эта боль вернулась. Он даже не сомневался в том, что добрый Смутьян будет прекрасно ладить с Милкой и тем самым, уже не будет полностью принадлежать только ему, Свирепу.

Тем временем Милка приблизилась к Свирепу чересчур близко для напряжённых нервов Ольги. Та уже не скрывала того, что она внимательно наблюдает за ними. Забыв про книгу, она, готовая в любую секунду броситься на помощь Милке, неотрывно следила за его малейшими движениями. Она слишком хорошо знала своего Свирепа. Милка, на шаг не дойдя до него, подняла глаза и как будто споткнувшись, остановилась и замерла, трепеща, не в силах сдвинуться с места.

Она увидела то, что не могла видеть со своего места Ольга. Отвернув голову от Ольги так, чтобы его морду видела только Милка, Свиреп, дрожа от ярости губами, метнул на неё такой злобный взгляд, что пригвоздил её им на месте. Находясь под гипнозом этих глаз и не имея сил от них оторваться, Милка, сотрясаемая мелкой дрожью, испуганным кроликом впитывала в себя эту ненависть, которой исходил взгляд этой собаки-кобры.

Тихо-тихо рыча, так чтобы Ольга не могла слышать, Свиреп сверлил Милку взглядом как будто пытался испепелить её на месте. Наконец, очнувшись, Милка с испуганным визгом метнулась к Ольге и забилась к той в ноги.

Взяв дрожащего щенка на руки, прижимая его крохотное тельце к груди и успокаивая, Ольга, не зная, что конкретно произошло, отчётливо поняла одно: никогда Свиреп не примет Милку, никогда теперь в её доме не будет мира и спокойствия. И, зная свирепый нрав своего питомца, она поняла ещё одну вещь: пока Свиреп жив, Милкина жизнь будет находиться в смертельной опасности.

Очень долго не спалось в эту ночь Ольге. Ворочаясь с боку на бок, она пыталась отыскать в своём сердце надежду на то, что всё наладиться и Свиреп сможет привыкнуть к Милке. Но она слишком хорошо его знала, чтобы всерьёз обольщаться этой надеждой. Винить его за это было нельзя, он был такой, какой был и изменить его было невозможно. Его свирепость, переданная ему от матери, была наследственной чертой его предков. Недаром ещё его прадед в одиночку не раз брал матёрого волка.

И зная его характер, не стоило брать в дом щенка. Свирепа же она любила, несмотря на его суровый нрав. Седьмым чувством она знала, что те отношения, которые существуют между ней, Смутьяном и, главное, Свирепом изменять ни в коем случае нельзя. Её предательство, а именно так воспринимал Свиреп появление щенка в доме, превратит его вскоре в дикого неукротимого зверя, и только её любовь и неразделённый ни с кем Смутьян держали его в рамках.

Расстаться с ним было для неё невозможным и поэтому придётся расстаться со щенком, как бы это не было грустно. Оставить его в доме, рядом со Свирепом было слишком рискованно. Это значило бы лишить себя покоя и подписать щенку смертный приговор. Щенок есть щенок, и новый дом и любящие хозяева не сломают ему жизнь. А Свиреп слишком раним и уязвим в своём узком мирке, который он любит и тщательно оберегает от чужих посягательств. Лишить его этого, значило бы разбить его сердце и навсегда лишить возможности воспринимать любовь и любить самому.

Приняв это решение, измученная Ольга, наконец, уснула беспокойным сном если не счастливой, то, по крайней мере, с чувством, что она нашла реальный выход из, казалось бы, безвыходной ситуации.

Через несколько дней чужие люди пришли и забрали с собой маленькую Милку. Снова открылись все двери для Свирепа, и всё вернулось в своё прежнее, привычное русло.

Свиреп, чувствуя благодарность к Ольге и понимая, что Милка исчезла из их семьи только благодаря её большой любви к нему, стал очень ласков и послушен, как бы пытаясь отблагодарить за это.

Прошёл год и Милка вернулась, её на руках принёс в дом Аркадий. Вся задняя часть туловища и ноги были закованы чем-то белым, что лишало её возможности двигаться. Она целыми днями неподвижно лежала в той самой дальней комнате, не шевелясь и не издавая ни звука. В её слезящихся глазах плескалась лютая боль и чёрная тоска. Комната, да и вся квартира пропахла резким запахом лекарств. Ольга часто плакала, она похудела и осунулась, в доме поселилась беда.

Смутьян часто приходил к Милке и, ложась рядом, долго и неотрывно смотрел на неё. Иногда, желая выразить своё сочувствие, он даже начинал нежно вылизывать ей морду и уши, ласково и нежно урча.

Свиреп же к той комнате даже не подходил.

Через несколько недель дела у Милки явно пошли на лад. Взгляд тёмных глаз стал несколько живее, она уже подымала голову навстречу Ольге, когда та к ней подходила.

Пришёл день, когда с неё срезали гипс и, потихоньку, осторожно, под неусыпным контролем, Милка начала передвигаться сначала по комнате, а потом и по всей квартире. С каждым днём она чувствовала себя лучше и вскоре её начали выводить и на прогулку.

Свиреп, наблюдая за происходящим, внешне оставался спокойным. В Милке уже не было того детского нахальства, которое раньше так сильно раздражало его. Боль в её глазах говорила, что она стала значительно старше и умнее. К нему она близко не подходила, видимо, теперь она уже могла понять, что из этого ничего хорошего не выйдет.

Когда они случайно встречались в какой-нибудь комнате, Милка, торопясь и подволакивая задние ноги, спешила уйти прочь. Она заблаговременно прижималась к стене, уступала ему дорогу в тесном коридоре и не рисковала встречаться с ним в узком проёме дверей.