Алиса Ханцис - Дух геометрии

Я тут же, повинуясь порыву, написала куратору Тасманийского университета. Ответ пришел быстро – как всегда, дружелюбный и почти лишенный формальности. Они с радостью готовы помочь. Да, у них есть стипендии по этому направлению. Вот здесь можно прочитать все требования к кандидатам и порядок оформления документов. И, в конце письма – пожелание удачи, такое искреннее, будто мне и правда были рады.

У меня появилась теперь параллельная жизнь. Я никому не говорила о том, чем занимаюсь, даже отцу. Ездила на работу, готовила ужин и, поцеловав маму на ночь, уходила к себе, где гудел не переставая ящик компьютера. Почти все выходные я проводила в библиотеке Британского совета, готовясь к экзамену по английскому. Список дел был бесконечен: перевести документы, собрать характеристики, написать заявку на тему диссертации. А во время передышек я надевала наушники, включала музыку и пускалась в странствия по глобусу. Вот она, Вандименова Земля – крошечное, в полногтя, пятнышко под австралийским материком. До Москвы – больше двух обхватов ладони. Чудовищное, немыслимое расстояние. Вот Новая Зеландия, где утро встречают на десять часов раньше нас. Еще дальше на восток, невидимое под толщей воды, лежит кладбище космических станций. А потом – сплошное голубое поле без единой песчинки островков, до самой Южной Америки.

В феврале я отправила документы в четыре университета. А в мае, накануне дня рождения, достала из почтового ящика письмо – обычное с виду, в белом конверте и с попугаем на марке. Дрогнув сердцем, вскрыла конверт прямо тут, на площадке первого этажа. Всего один листок, в верхнем углу – красный геральдический лев, эмблема ЮниТас.

Мне дали стипендию.

Я действительно могу уехать.

В следующий миг мне стало страшно. Так бывает во сне, когда паришь над пропастью, раскинув руки, и вдруг понимаешь, что крыльев-то у тебя нет, лишь жалкое перышко в рукаве. В письме сказано, что я должна приехать до конца августа. А мама вообще ни о чем еще не знает. Я так мало думала о ней в эти месяцы. Сбыла с рук, успокоилась, отвлеклась.

С конвертом в руке я шагнула из лифта и вздрогнула от неожиданности, услышав голос соседки.

– Ты чего такая? Случилось что?

Она возилась с ключами у двери, а рядом плясала пучеглазая собачка на паучьих ногах.

– Меня за границу зовут, в университет.

– Так что ж, молодец. Куда зовут-то?

– В Австралию.

– Это хорошо. Там солнышко, пляжи.

Повисла пауза, и соседка, недовольная, что я не поддакиваю, добавила ворчливо:

– Отдохнуть тебе надо, Слав. Мама у тебя еще молодая, красивая. Что ты ее опекаешь?

Вздохнув, она повернулась ко мне широкой спиной, с усилием толкнула дверь, и они исчезли, как растворились – ни соседки, ни собаки.

Самолет тряхнуло, и под полом задрожала твердая земля. Снова ожили динамики: «Ladies and gentlemen, welcome to Hobart» – невнятной скороговоркой, какой объявляют остановки в трамвае. Для большинства пассажиров это и правда был будничный рейс; многие выглядели так, словно вышли из дома на минутку: толстовка поверх футболки, свободные штаны до колен, на ногах – вьетнамки. Самолет не спеша сворачивал с полосы, и пейзаж в иллюминаторе карусельно двигался по дуге: приземистая коробка терминала с пухлым облаком в стеклянном фасаде; цепочка холмов на горизонте; бетонная лента, убегавшая вдаль. Мой марафон, начавшись позавчера, вышел на финишную прямую.

В Мельбурне – я выпала в него как-то обморочно, не заметив – накрапывал дождик, люди в зале прилета были одеты кто во что горазд: на одном шапка, другой с короткими рукавами. А здесь – стоило выйти на трап, как в лицо дохнуло свирепой антарктической свежестью, и немедленно замерзли уши. Австралийцы беззаботно шлепали по ступенькам резиновыми подошвами, вереницей огибали притихший самолет, катя за собой, как игрушечные машинки, до нелепости миниатюрные чемоданы с ручной кладью. После озверелой толчеи Шереметьево и футуристического размаха Сингапура мне казалось, я прилетела в деревню: наш самолет был на поле единственным, а в зальчике терминала, устеленного серым ковролином, – ни намека на суету. Длинноухая таможенная собака потыкалась носом в мой рюкзак, выискивая фрукты, и стеклянные двери с готовностью разъехались.

Плоскомордый микроавтобус с прицепом для багажа стоял прямо у выхода. Водителем была смуглая женщина, похожая на полинезийку, с добродушным широким лицом и ужасающе непонятным выговором. Она тоже никуда не спешила: болтала с пассажирами, собирая плату, гремела снаружи дверцами прицепа. Когда свободных мест не осталось, автобус тронулся, и в приоткрытом окне засвистел ветерок. Гул мотора начал меня убаюкивать, но спать было жалко, и я, пересиливая себя, таращилась на фермерские угодья, где паслись лошади в попонах. Скоростное шоссе было прорублено в желтоватых скалах, напоминавших песчаниковые обнажения на Дзержинском карьере. А вот деревья вдоль дороги выглядели непривычно: сквозь пыльную, с оттенком хаки, зелень проглядывали кривые белые стволы. Потянулись бесконечные поселки, похожие на дачные – пологие скаты крыш, цветы в палисадниках. Лишь за мостом, перекинутым через широкую реку, начался город: светофоры, бетонные многоэтажки, к которым лепились колониальные особняки. А над городом, упираясь в облако, темнел могучий скалистый хребет с тонкой, как спичка, радиомачтой наверху.

Автобус развозил желающих по гостиницам. Меня высадили, как я просила, на углу большого проспекта, где торчал старинный почтамт с башней, похожей на Биг-Бен. Стрелки показывали без пяти десять. Я попыталась высчитать, сколько сейчас времени в Москве, и у меня закружилась голова. Пока я летела сюда, часы и минуты были всего лишь условными единицами, вешками, отмечающими рейсы и пересадки. Самолет висел над снежно-белой равниной, экран с картой, где проплывали страны и города, казался компьютерной игрушкой. Только теперь я смогла, наконец, поверить, что действительно пересекла полмира. Между мной и теми, кто остался в Москве, пролегла трещина шириной в шесть часов, и это рождало странное чувство, одновременно радостное и тревожное.

В первой гостинице из моего списка дешевых комнат не нашлось. «Есть улучшенные, с туалетом и завтраком – хотите?» Нет, я не могу сейчас сорить деньгами. Кто знает, когда мне оформят стипендию? Дальше, дальше, пока совсем не сморило, а то придется спать на лавочке в парке. Название второго отеля красуется над лепным карнизом с надписью «1877». Фасад выкрашен в коричневый и белый; внутри – стойка с буклетами и автомат по продаже воды.

– Скажите, есть у вас места?

В Интернете писали, что такие гостиницы типа общежитий всегда забиты туристами-дикарями. Они приезжают, нагруженные палатками и спальниками, останавливаются в городе на денек, чтобы пополнить запас консервов, и уходят в многодневные походы по тасманийским лесам. Я не надеялась, что для меня найдется койка здесь, в сливочно-шоколадном домике, где с кухни доносилось шкворчание яичницы; и поэтому, услышав ответ, глупо переспросила: