Дарья Щедрина - Подмастерья бога

Он бы с удовольствием лучше вернулся в клинику, но сегодня было не его дежурство. Вот в больничных стенах он чувствовал себя дома, в своей тарелке. Когда выдавалось спокойное дежурство, можно было почитать или вздремнуть на жёстком диванчике в углу ординаторской, подложив под голову тощую больничную подушку. Можно было поболтать с медсёстрами или с больными, среди которых всегда находились интересные собеседники. Сева Ярцев, посмеиваясь над пристрастием своего напарника к больничным стенам, в шутку называл его сыном полка и говорил: «Жил бы ты, Глеб, во время войны, прибился бы к медсанбату и сутками ошивался под ногами врачей, будто и нет больше никакого дома у тебя». И Глеб внутренне соглашался с приятелем. Как ни крути, а выходило, что другого дома, кроме клиники кардиохирургии у него и нет, разве что дом профессора Леденёва. А квартира – это так, берлога, где он отсыпался после дежурств.

От размышлений его оторвал неожиданный окрик за спиной:

– Эй, приятель, дай закурить!

Глеб обернулся и увидел в нескольких шагах от себя три плечистых мужских фигуры. В тусклом свете фонарей они спрятали лица под козырьками бейсболок. А их чёрные куртки и спортивные штаны намекали, что это не просто загулявшая компания друзей. От недоброго предчувствия засосало под ложечкой.

– Извините, не курю, – ответил Глеб, повернулся и пошёл дальше, усилием воли заставляя себя не ускорять шаг. Но неожиданные спутники последовали за ним, не собираясь отставать.

– Ох, не хорошо обманывать старших! – прозвучал прежний голос с насмешкой.

– Ребята, что вам нужно? Я же сказал, что не курю. – Глеб остановился и посмотрел прямо в наглые, явно бандитские рожи, не позволяя себе поддаться паническому желанию броситься наутёк.

Руки сами собой сжались в кулаки, но всё ещё оставались в карманах. Напрасно. Первый удар в челюсть он пропустил. Голову мотнуло назад, в глазах мелькнула яркая вспышка. Но он собрался и нанёс ответный удар обидчику в печень. Тот охнул и согнулся пополам. Двое других тут же кинулись на Глеба, как голодные псы на охоте.

Тело само вспомнило уроки самбо в интернате и занятия по каратэ уже в университете, рассыпая удары направо и налево, отшвыривая противников. Но силы были не равны. Один из нападавших саданул ногой Глеба под колено, и тот упал. И тут уже три пары ног в тяжёлых ботинках принялись пинать лежащего со всей силы.

Свернувшись клубком, сжавшись в комок на мокром песке, Глеб тщетно пытался прикрыть руками голову. Острая боль вспыхивала маленькими атомными взрывами то в пояснице, то в плече, то в колене, а потом эти вспышки слились в сплошной океан боли. Сознание, ослеплённое этими взрывами, балансировало на границе света и тьмы.

Вдруг один из нападавших, тот, что первым пристал со своим «дай закурить», крикнул:

– Руку его давай, руку!

Кто-то отцепил руку Глеба, прикрывавшую голову, и рванул на себя. И в тот же момент подошва тяжёлого армейского ботинка с размаху ударила по предплечью. От раздавшегося хруста костей и адской боли в глазах Глеба потемнело, он дёрнулся и закричал, как раненый зверь. Уже теряя сознание, успел расслышать:

– Правую надо было, правую руку, дебил!

– А это какая?.. Да хрен с ней, какая разница!

– Всё, пацаны, мотаем отсюда!

И наступила темнота…

…Сознание вернулось быстро от пронизывающей сырости и нарастающей боли. Казалось, руку опустили в кипящую воду. Глеб застонал и повернулся на спину, открыл глаза. Голые ветки старых лип тянулись к нему, как руки со скрюченными пальцами. «Вот сволочи, отморозки!» – прошипел он разбитыми губами и ощупал языком зубы. Кажется все целы. Но во рту было солоно от крови.

Глеб перекатился на правый бок и медленно встал на четвереньки, прижимая к себе покалеченную руку, сплюнул скопившийся во рту кровавый сгусток и с трудом поднялся на ноги. В голове шумело, перед глазами мелькали серебристые искорки. Он постоял, пытаясь обрести равновесие и, шатаясь как пьяный, медленно побрёл по пустынной аллее в сторону университетского городка, прижимая правой рукой к груди, как младенца, повреждённую левую. Он смутно помнил, что клиника травматологии дежурит по понедельникам. А вот какой был день недели вспомнить не смог.

Глеб лежал на диване и тупо смотрел в телевизор. На экране мелькали картинки, но он не улавливал смысла происходящего. В голове медленно ворочались невесёлые мысли. Вдруг сонную тишину квартиры разорвал резкий дверной звонок. Он сел, осторожно поправив перевязь, на которой висела загипсованная рука, тихонько охнув от проснувшейся в избитом теле боли, поднялся с дивана и побрёл в коридор, шаркая тапками.

На пороге стояла Зойка с объёмным полиэтиленовым пакетом в руке.

– Привет, Склифосовский!

– Привет, Зой, а ты как здесь?

– Войти можно? – Зойка протиснулась в коридор мимо него и с облегчением опустила тяжёлый мешок на пол. – А я тебя спасать пришла.

– Да ну? Серьёзно? – Усмехнулся Глеб и тут же скривился от боли. Синяки и ссадины на лице давали о себе знать. – А я думал ты меня добить пришла.

– Ну ты чё, Склифосовский, лежачих же не бьют! – Заявила Зойка и уставилась на Глеба, с ужасом и интересом рассматривая его изувеченную физиономию.

Глеб почувствовал себя неловко и огрызнулся:

– Хватит пялиться, Зойка, не в зоопарке!

– Извини, просто я никогда не видела тебя небритым и с таким фингалом под глазом. Очень больно?..

– Нет, блин, приятно!

Глеб потёр здоровой рукой щёку с трёхдневной щетиной и вздохнул. Ему на себя в зеркало смотреть не хотелось, не то, что бриться. Да и вообще ничего не хотелось, даже есть, словно те ублюдки в парке своими кулаками выбили из него способность радоваться жизни.

– Можно посмотреть твои хоромы? – из плохо сдерживаемого любопытства Зойка уже тянула шею и крутила коротко стриженной головой во все стороны, пытаясь осмотреться в незнакомой квартире.

– Да уж, хоромы… Что тут смотреть, Зойка? Не в музей пришла.

Но девица сунула свой нос в комнату, мгновенно оценила и разобранный диван со смятым одеялом, и не раздвинутые среди дня шторы, и свисающую со спинки стула грязную рубашку, и заваленный книгами стол. Зойка хмыкнула и покачала головой:

– А ничего хатка, просторная, но берлога.

– Какая есть. Ты чего пришла, Зойка? Нет у меня сейчас сил соревноваться с тобой в остроте языков.

Зоя бросила на него сочувствующий взгляд, словно коснулась мягкой ладонью фиолетовой от кровоподтёка щеки, и примирительно произнесла:

– Не злись, Склифосовский. Я же сказала, что пришла тебя спасать, спасать от голодной смерти. Тётя Катя считает, что с одной рукой ты помрёшь от голода. А я сейчас учусь готовить. Где у тебя кухня?