Александрина - Чёрный бриллиант

Переодевшись в сухую одежду, написала протокол операции, дала распоряжение дежурной медсестре относительного больного и, воодушевлённая и счастливая, направилась в свою обитель.

Было четыре часа утра. Спать оставалось не более трёх часов. Но заснуть было не так-то просто. Уж слишком много впечатлений принёс мне первый рабочий день.

Ворочаясь с боку на бок, я мысленно анализировала детали операции, думала, правильно ли наложила кисетный шов и погрузила культю отростка, хорошо ли промыла брюшную полость и поставила дренажи…

Галина Семёновна больше не казалась мне таким уж монстром. Её внешняя суровость была просто защитной реакцией человека, прошедшего все ужасы войны и потерявшего всех самых близких и дорогих людей. Работа стала её спасательным кругом, позволяющим удержаться на поверхности, не погрузившись в бездну отчаяния. Больше никогда, даже мысленно, я не называла её Старой Перечницей даже, если она делала, как мне казалось, несправедливые замечания в мой адрес или повышала голос.

Под утро я задремала.

Передо мной открылась огромная парадная зала в стиле ампир. Высокие потолки с великолепной лепниной, карнизами с рельефными украшениями и свисающими хрустальными люстрами, подвески которых сверкали ослепительным блеском в мерцающем свете множества свечей, поражали воображение.

Стены были отделаны дубовыми панелями с декоративной резьбой по периметру, которые чередовались с панелями, обитыми шёлковой тканью золотисто-красного цвета в виде ромбов.

По обеим сторонам стен находились по четыре дубовые пилястры с причудливыми капителями, украшенными цветочным орнаментом с позолотой.

По углам были расставлены банкетки, обитые красным бархатом, расшитым золотой шёлковой нитью; их короткие изогнутые ножки были выполнены в виде грифонов.

Рядом стояли маленькие круглые столики с инкрустированными ценными породами дерева столешницами, на которых величественно возвышались изящные китайские вазы со свежесрезанными благоухающими цветами.

Многочисленные бронзовые канделябры и жирандоли располагались на специальных мраморных подставках на длинных тонких изогнутых ножках, стоящих между окон, задрапированных такой же шёлковой тканью, как и часть панелей.

Полы, выполненные в виде ромбовидных узоров из белого, коричневого и зелёного мрамора, отражали мерцание свечей.

Мраморные белоснежные колонны с капителями, инкрустированные малахитом и цветной яшмой, соединённые между собой дубовыми арками, как бы ограничивали внутреннее пространство залы.

Внезапно тяжёлые дубовые двери с массивными бронзовыми ручками и накладными львами с позолотой отворились, и зала начала заполняться приглашёнными на бал гостями.

Дамы, затянутые в корсеты, в пышных бальных платьях со шлейфами и длинных ажурных перчатках, обмахиваясь необычайной красоты веерами и весело болтая между собой по-французски, дефилировали в центр залы, выстраиваясь напротив уже поджидавших их кавалеров в чёрных фраках, идеально скроенных по фигуре, белоснежных сорочках и белых перчатках.

Зазвучал полонез. Заложив одну руку за спину, вторую каждый из танцующих протянул своей партнёрше.

Барышни, слегка наклонив свои головки с причудливыми причёсками и улыбнувшись, изящным движением положили свои миниатюрные ручки сверху.

Бал начался. Один танец сменялся другим. После полонеза – менуэт, котильон, мазурка, па-де-труа… и, наконец, вальс.

Мой взгляд упал на неизвестно откуда появившуюся даму, которая разительно отличалась от всех остальных. Она была очень стройна. Глубокое декольте обнажало роскошные плечи и пышную грудь, прикрытую полупрозрачной шёлковой шалью. Неимоверной красоты муслиновое платье изумрудно-зелёного цвета, казалось, не падает, а струится вниз до самого пола. Под ним, очевидно, находился турнюр, придававший особое изящество фигуре.

Левая полусогнутая рука в длинной ажурной перчатке зелёного цвета покоилась на широкой юбке платья. В правой руке она держала веер из слоновой кости и китайского шёлка с причудливым золотисто-зелёным рисунком на чёрном фоне, отороченный черными перьями.

Её лицо было мраморно-белым. «Наверное, она пила уксус или лимонную кислоту», – подумала я. Где-то я читала, что девушки в 19 веке так делали, так как в моде была «болезненная женственность».

Тёмно-каштановые вьющиеся волосы были собраны на затылке и свисали локонами, тогда как у других дам – собраны в высокие причёски, переплетённые всевозможными косичками. На голове была маленькая зелёная шляпка с вуалью, прикрывающая глаза, но открывая при этом изящный носик. Очаровательная улыбка будто застыла на пухлых соблазнительных губах.

Но самым восхитительным, от чего невозможно было оторвать взгляд, был гарнитур – колье и серьги, свисающие почти до плеч, подчёркивая её «лебединую» шею.

Гарнитур был выполнен из белого золота, платины и драгоценных камней. В центре колье красовалась голова Клеопатры с короной, стилизованной под двух змей, поднявших головы, сплетённые между собой. Цепочку заменяли тонкие золотые фрагменты в виде веток, которые соединялись между собой кольцами с изумрудными подвесками в виде виноградных гроздьев. Золотые ветки были обвиты змеями, выполненными из прозрачных бриллиантов и сапфиров так искусно, что, при попадании на них света, казалось, что они извиваются.

Серьги также представляли собой гроздья винограда, обвитые змеями. Глаза Клеопатры и змей искрились изумрудами. Это зрелище просто завораживало.

Красавица то открывала, то закрывала веер. Казалось, она была чем-то обеспокоена. Но застывшая на губах улыбка и вуаль не позволяли окружающим проникнуть в её внутренний мир.

Через мгновение я увидела, как через всю залу к ней направляется красавец гусар. Он был высокого роста. Гордая осанка и орлиный нос выдавали породу. Большие голубые глаза диссонировали со слегка волнистыми тёмными волосами, выбивавшимися из-под высокого чёрного кивера. Маленькие усики, слегка закрученные кверху по тогдашней моде, обрамляли красивой формы верхнюю губу.

На нём был чёрный доломан, воротник, обшлага и спинка которого были расшиты золотым галуном в виде «гусарских узлов», а вокруг шнуров нашита бахрома. Через его левое плечо был перекинут ментик с позолоченными пуговицами в несколько рядов, подбитый каракулевым мехом. Вместо наплечных шнуров с гомбочками почему-то были эполеты. Это показалось мне неестественным.

Мой отец, будучи кадровым офицером, увлекался историей русской армии и флота, начиная с петровских времён. В детстве он часто рассказывал мне о прославленных героях, защитниках Отечества. Особенно полюбились рассказы о бравых гусарах.