Наталья Хоц - Пилюльки для души

– О чем это вы болтали с маман?

– У женщин свои секреты.

– У тебя сейчас такое лицо, как будто ты теорему Ферма доказываешь. Знаешь, что не докажешь, но пытаешься.

– Пойду, черкану пару формул.

– Возвращайся скорей. У нас на сегодня программа не закончена. Все только начинается. У нас с тобой, Машка, все впереди. Ура?

– Гип-гип.

Тихонько выскользнула в коридор, оттуда на улицу. Как душно! Будет дождь. А может, это мне дышать не чем? Только мне? Отошла подальше от ресторана и села в каком-то скверике под раскидистым кленом. Отсюда был виден сияющий огнями чудесный ковчег, на котором остался мой Принц. Он поплывет к своему Арарату без меня. Есть, кому стоять рядом с ним, Есть, кому строить новый мир. Его мир. В нем нет места для меня. А я… У меня останутся воспоминания. Я буду снова и снова переживать события этих двух вечеров. Всего двух? Целых двух. А потом потоп поглотит меня…

И в тот миг, как я подумала о потопе, сверкнула молния, раздался оглушительный раскат грома, и небеса разверзлись. Знатный ливень обрушился на Москву. За стеной дождя стали почти неразличимы добрые огоньки человеческого жилища. А если молния ударит в дерево, под которым я сижу? Тем лучше. Это быстрее и легче, чем утонуть в пучине памяти.

Но гроза миновала. Закончилась также внезапно, как началась, оставив меня, промокшую насквозь, и абсолютно невредимую. Надо было идти домой. Я сняла босоножки и зашлепала по теплым лужам. Город спал, умытый и посвежевший. Изредка проносились запоздавшие машины, поднимая фонтаны брызг. Кто сказал, что любовь должна быть обязательно счастливой? Она пришла, и это уже счастье. Петрарка и Лаура, Дон Кихот и Дульсинея Тобосская, это ли не образчики любви.

«Мне грустно и легко; печаль моя светла; Печаль моя полна тобою…»

К дому подошла, когда уже светало. Мамочка заохала и заахала надо мной:

– Никогда тебя больше не отпущу с этим типом. Как он мог так с тобой поступить?! Не проводил…

– Мам, я просто сбежала. И отпускать меня с ним тебе не придется. История закончена.

Рассказала в двух словах перипетия этой ночи.

– Ты у меня просто Золушка. Босиком убежала с бала. Туфельку не потеряла?

– Нет.

– Ну и молодец! Ложись, поспи. Завтра на работу можешь не приходить, я договорюсь.

Проснулась я около одиннадцати, под боком удобно примости-лась кошка Дуся. Мама давно ушла на работу. Я включила телеви-зор и пошла умываться. Образовался нечаянный выходной, как его провести? Да никак. Сейчас оденусь и поеду на работу.

– Сегодня ночью произошла серьезная авария, – диктор назвал ме-сто недалеко от нашего дома, – в которой пострадали семь человек. Подростки, находившиеся в состоянии алкогольного опьянения, угнали КАМАЗ, не справились с управлением на скользкой от дождя дороге, выехали на встречную полосу и врезались в джип, за рулем которого, по непроверенным данным, находился сын известного бизнесмена Кротова. От удара расплющился весь перед грузовика, а дорогая иномарка превратилась в груду металлолома. Подростки получили травмы различной степени тяжести, водитель джипа доставлен в больницу в критическом состоянии…

Это не Саша! Только бы это был не Саша! Ведь данные непроверенные… А рука уже тянулась к телефонному справочнику. ЦКБ

– нет такого больного. Склиф – тоже мимо. Ведомственные боль-ницы – нет. Госпиталя – нет. Стало немного легче. Ведь если что, его доставили бы в лучшую клинику… А может… Набрала номер нашей районной больницы.

– Поступил ночью. Находится в реанимации. Состояние крайне тяжелое.

Сломя голову, в чем была, слетела по лестнице – еще вчера мы бежали с ним вместе – скорее, скорее к нему. Что нужно, все отдам: кровь, почки, сердце. Только живи!

– Вы ему кто? – спросили на входе.

– Невеста! – сказала и осеклась, а вдруг там невест уже целый ба-тальон. Да какая разница! Доброты много не бывает, и тепла, и желания помочь, поддержать, поделиться душой, силой, энергией. Чем больше людей сейчас думают о нем, тем лучше.

Возле реанимации стояла охрана. Тихо плакала в углу, еще не-давно недосягаемая владычица мира, а сейчас просто, убитая горем, несчастная мать. Я подошла. Что-то надо было сказать, спросить… Но ноги подогнулись, я плюхнулась рядом и разревелась. Так мы и сидели, обнявшись, лили слезы и молились, молились, молились…

Уже ближе к ночи вышел врач, сказал, что кризис прошел. Состояние очень тяжелое, надо настраиваться на долгое и трудное лечение и реабилитацию, но угроза для жизни миновала. Какое счастье!!! Пусть велика вероятность, что он останется инвалидом, это не важно, здесь мы еще поборемся. Главное, он будет жить! Нечего плакать! Надо готовиться к упорной борьбе за его здоровье.

А невеста? Что невеста? Помогу, чем смогу и отползу в сторону. – Иди, девочка, домой.

– Я посижу еще. А Вы, Алла Павловна, езжайте. Вам надо отдохнуть.

– Я останусь. Что мне дома делать? Из угла в угол ходить? Лучше рядом с ним.

Она помолчала, а потом:

– Прости меня, девочка. Я так виновата. Вот меня бог и наказал.

– Зачем Вы так говорите, Алла Павловна?

– Знаю, что говорю. Мы ведь с мужем всякого в жизни хлебнули. В бараке жили, с хлеба на воду перебивались. Сашенька родился, все пеленки-распашонки по друзьям собирали. А потом, видишь, как жизнь повернулась. Всего через край стало, а страх в душе остался, вдруг опять все переменится. Все старалась, чтобы у сына все самое лучшее было: и игрушки, и тряпки, образование… Невесту вот ему с отцом подобрали, чтобы по статусу подходила, чтобы состояния двух семей объединились. А то, что не любит он ее, так то, стерпится, слюбится… Позвонили ей утром, как все это случилось, а она: «Передавайте ему привет, пусть скорее выздоравливает…» Сволочь! Ты вот сразу примчалась… Что ж я, дура такая, наделала! Ведь я как думала. Что от Санечки моего девкам надо? Ясно – деньги, будь они неладны! Каждая хочет в его кошелек руку запустить. Не позволю! Четко отслеживала всегда, с кем встреча-ется, что делает. Ты ему сразу понравилась. Ждал только, когда практика твоя закончится, потому что не хотел, чтобы в банке судачили на его счет. Адрес твой в отделе кадров узнал. Мне как это донесли, сразу по базе тебя пробила. Все вроде неплохо, только зачем моему сыну синичка, когда в Гамбурге у нас для него царевна-лебедь приготовлена. С ним говорить даже не стала. Он у меня упорный, ни за что бы не послушался. А ты все правильно поняла и ушла, чтобы ему не мешать. Только одного предусмотреть я не смогла, что он за тобой кинется. И так, и этак его останавливала, куда там! Не удержала! Вообразила себя истиной в последней инстанции, не только счастья мальчика моего, чуть жизни его не лишила. Окаянная!