Наталья Хоц - Пилюльки для души

– Ох, горе горькое, – она схватила меня подмышки и не без труда, но поставила на ноги.

– Спасибо, Дашенька, – придерживая больную руку здоровой, тихонько направилась к подъезду.

– Баб Ань, у тебя может, и сотрясение мозга случилось. Ты куда лыжи навострила?

– Домой, куда ж еще?

– А про травмпункт ты слыхала? Не при царе Горохе живем.

– Может трещина там, тогда и так обойдется. А в травмпункте сей-час столпотворение наверняка.

– Что за беспечность дикая! «Может трещина»! Сейчас поедем и все выясним. Бронепоезд подан!

У Даши, действительно, есть машина. Появилась вместе с мужем Эдиком. «Жигули» старенькие, местами ржавые, но вполне боевые.

– Да ты же торопишься куда-то. Я сама дойду. Только паспорт и полис дома возьму.

– Пока ты полис возьмешь, тут до полюса дойдешь. Не дрейфь, баб Ань, садись, все пучком будет. А продукты твои в багажник кину.

Мотор зарычал, окутав машину плотной завесой дыма. Че-рез несколько минут мы уже подъехали к поликлинике, на первом этаже которой располагался травмпункт. Вошли в вестибюль, и стало понятно, в кабинет я попаду только к ночи. Народу было видимо-невидимо.

– Все, Даша, поезжай. Дальше я сама.

– Чего ты сама? Домой попрешься за полисом своим? Вторую руку поломаешь и ногу заодно? Сиди и молчи. Поняла?

Я села на стул рядом с гардеробом и глядела, как полная невысокая фигура, обтянутая рыжей шубкой, решительно продвигается к заветной двери, переругиваясь на ходу с сидящими в очереди моими товарищами по несчастью. Рука заметно распухла и налилась тупой болью. Надо отвлечься. Дашка… надо же, какая она отчаянная! Непутевая!

Когда, вернувшись с фронта, оказалась здесь на Спиридоновке в комнате тети Паши, в квартире жили еще две семьи: Поповы и Гороховы – Дашкины прабабка с прадедом, почти мои ровесники, с сыном Гришей, веселым, разудалым троечником. Поповых было не видно не слышно. Меня всю жизнь занимало одно – работа, вечно пропадала в длительных командировках, то в Арктике зимовала, то на огромном корабле-лаборатории бороздила Индийский океан по заданию Академии наук. Тетя Паша, светлая ей память, была просто святым человеком, если бы не она, не знаю, как бы выжила тогда в 45-ом, оставшись вдовой в 22 года. К ней весь дом ходил, кто за советом, кто занять денег до получки, а кто просто душой отдохнуть рядом с этим удивительно добрым человеком. Гороховы же, как сейчас говорят, зажигали вовсю! Пьяные дебоши, сопровождавшиеся обязательным мордобоем, перемежались непродолжительным затишьем, давая дому временную передышку перед очередным многодневным представлением. Гриша тем временем подрос и женился на Вере из соседнего дома. Теперь куролесили вчетвером. Молодежь переплюнула стариков по размаху пьяного буйства, и те тихо убрались один за другим, освободив молодым жилплощадь. Потом у Веры родилась дочь, худенькая почти прозрачная Ксюша. Растили ее всем миром, кто вещички принесет, кто покормит, поделившись своими скудными запасами. Она торопилась жить, взрослеть. Рана начала пить, рано забеременела, в 17 родила сына Леню, через пять лет Дашку, а еще через несколько лет ее нашли замерзшей насмерть где-то в Подмосковье. Дети остались на попечении бабки и деда, которые, ужаснувшись такому концу их единственной дочери, вдруг протрезвели и присмирели. На время. Этого времени хватило, чтобы государство доверило им воспитание внуков и даже отдало освободившуюся после смерти Поповых комнату. А потом понеслось! Тетя Паша к тому времени давно умерла, и я, в силу возраста переставшая ездить в дальние края, осталась с Гороховыми один на один. Все боролась за Дашку, в театры с ней ходила, в музеи, книжки читала, но не справилась. Конечно, своих детей никогда не было, откуда мне знать, как их учить надо, что делать, чтоб отвадить от змия зеленого, поганого. Особенно, когда в роду сплошные алкоголики, и в доме вечно дым коромыслом. Леньку в армию не взяли, не успели, он попал в тюрьму за хулиганство, где умер от туберкулеза. Это в наше время! На самом пороге XXI века! Гриша умер лет пять назад, а в прошлом году за ним последовала Вера. Из Гороховых осталась одна Дашка. Как же долго я живу на свете, одних Гороховых сколько пережила!

– Простите, кто последний? – девушка с синюшным лицом и ужасным кровоподтеком под правым глазом, дохнув перегаром, остановилась возле меня.

– Я.

– За Вами буду.

За ней подошли еще трое, когда вернулась Дарья.

– Давай, баб Ань, шевели копытами. Нам на рентген на третий этаж.

– Простите, я за этой гражданкой стою. Бабушка, Вы за кем?

Я растерялась. Мы ведь очередь не занимали. Как не хорошо получилось! Дашка же, мгновенно оценив ситуацию, бросилась в бой. Как всегда, очень своеобразно.

Тебе что, не один, а два глаза подбили? Видишь, старуха не в себе. Ей вообще в этот кабинет не нужно, ей к психиатру нужно. Или тебе тоже туда?

– Мне к травматологу…

– Ну и отвянь!

С трудом поспевая за грубой девчонкой, заковыляла к лестнице, позади на повышенных тонах люди выясняли свою очередность.

– Ну, ты, баб Ань, даешь! Сказала, молчи! Значит, молчи! Видишь, склоку какую устроила?

– Я устроила?

– А то кто ж? Да ладно, расслабься. Все нормуль! Тебе положено без очереди проходить, как ветерану войны, только фиг бы тебя кто пропустил, даже нацепи ты все свои медальки.

– Как же тебе удалось талон на рентген взять?

– Как сейчас все делается, на коммерческой основе. Умора! Врач спрашивает, кого смотреть надо. Говорю, бабульку родную. Как фамилия? Не помню твою фамилию, хоть убей. А отчества и года рождения вообще не знала никогда. Он так подозрительно: «Это ваша бабушка?» А я говорю, какая тебе разница, Айболит, моя не моя. Я же ее полечить прошу, а не эту…эвтаназию произвести. Ну, все, вот кабинет. Иди, я здесь подожду.

Давно должна была привыкнуть к ее манере разговора, но каждый раз меня коробит. Сделала снимок. Вышла в коридор и села рядом с Дашей ждать результат.

– Баб Ань! Беременная я. Сегодня утром тест показал. Все. Пить брошу. Курить тоже. На работу не пошла, хотела к Эдику на рынок метнуться, две полоски ему показать, а ты у подъезда валяешься. Хочешь, тебе покажу. На, гляди, – и она извлекла из кармана шубки маленький пакетик, – а ты все не верила в его любовь ко мне. Подозревала, черт знает в чем. Да Эдик раскрутится, он десять квартир в Москве купит.

– Рада за тебя, девочка. Пусть хоть у тебя все путем сложится. Вынесли мокрый снимок. Я посмотрела. Трещина. Вот и славно. Руку бинтиком зафиксирую, ничего, срастется.

– Так я тебя домой и пустила. Сейчас Айболиту позвоним… Але! Бабке рентген сделали, она говорит, трещина… Гипс, понятно… Да Вы что, хотите, чтоб нас в очереди растерзали? Вам же работы больше будет… В туалете… Ладно… идем! Значит так, баб Ань, сейчас дуем с тобой в туалет на втором этаже.