Ася Энгельгардт - Идеал. История о любви и жестокости

Томаш, надо сказать из всей компании был мне (если это можно так назвать) несколько даже приятен. Он как бы смотрел на нас на всех свысока, но именно это и не позволяло ему выделяться. Он вроде как держался от нас на приемлемом расстоянии, показывая, что он настроен не враждебно, но ближе никого к себе не подпустит. Я знал прекрасно, что случится нужда – он без всяких угрызений совести предаст нас всех и будет совершенно прав в своей логике. Почему мне это нравится? Да потому что это хотя бы честно. Лев лицемер. Он будет выражать свою верность мне, но сам ждет не дождется, когда я облажаюсь, а Том презирает нас всех и без этого.

Том никому не подражает, он выше этого, поэтому даже в стиле своем сохраняет вечную классику, что делает его похожим на некого дворянина. Том носит очки, но не в дань моде, а из-за зрения. У него бледное лицо и светлые волосы. Многие в классе сохнут по его скулам и черным глазам, которые так ярко смотрятся на светлом лице. К тому же девчонок привлекали его польские корни. Моя соседка по парте (это было в том году, теперь я благополучно сижу один) примеряла на себя на полях в тетрадке его фамилию – Мазур.

Что до Степана, так это крайне посредственный и скучный тип. Ему плевать, кто будет стоять над ним, но непременно кто-то должен. Просто, чтобы знать, что делать. Он тоже косит под Льва или под меня, но совершенно бессознательно, как бы рефлекторно. Но до волос у него руки не дошли. Он отрастил дозволимую длинну волос, чтобы не быть ни лысым, ни патлатым. Степан забавный малый, и пожалуй, не особо то жесток, пошли бы мы всей компанией в пай-мальчики – и он бы без раздумий стал хорошим мальчиком, просто так, потому что так надо. Степан не был разговорчив, поэтому его черта не бросалась в глаза, он сам бросался в глаза, только вместе с нами, в общей симфонии так сказать. Степану совершеннейшим образом все равно, кто из нас будет лидером: я, Лев или даже Томаш. Он бы пошел за любым из нас – кто первый позовет, вот я всегда и успевал первым.

Во всем.

Я порядочно устал сегодня. Все-таки Томаша можно либить хотя бы за его божественные кресла-мешки, в которых так офигенно расслабится после разминочки с этим педиком.

Почему-то мне совсем тяжко. То ли от сигарет мутит, то ли от математики последним уроком. Я откидываюсь головой вниз, согнув ног в коленях.

– Том, есть выпить? – спрашиваю я.

– Степан, сходи в комнату, под кроватью стоит бутылка.

Тот молча выполнил просьбу и протянул мне наполовину пустую бутылку «Jack Daniel’s».

Пью прямо из горла, Том от этого тихо морщится и отводит глаза. Плевать. Виски помогает не думать. Ни о чем не думать. Вместе с мыслями всегда приходит неприятное, черное и тягучее, как старый лизун, чувство. Обжигающая немного жидкость растворяет и смывает это липкое чувство. Не думайте, что я спился к шестнадцати, я пью не каждый день и контролирую себя – пью до состояния веселой легкости. Довольно быстро я дошел до этой стадии и протянул бутылку Степану, как я и ожидал, он сначала передал ее Льву.

Накрывает волна отвращения, она вырывается из меня раскатистым громким смехом.

– Чему вы смеетесь? – сдерживая гнев выдавил Лев.

– От чего же мне не смеяться, сударь? – ответил я в своей шутливой манере.

– Проспись, видать, вискарь уже дал тебе по мозгам.

– Есть повод для радости, у меня они хотя бы имеются.

– И в чей это огород камень? – Лев уже встал надо мной. Я смотрел на него вниз головой, поскольку снова откинулся. Эта перевернутая и злая тушка до того меня рассмешила, что я подопнул ногами сидящего рядом Степана.

– Перестаньте, – тихо, но веско произнес Томаш, – хотите драться, идите на улицу.

Я продолжал хохотать, Лев же приумолк и пошел было на свое место. Но тут обернулся и сказал:

– Однако мне хватает мозгов, чтобы не гоняться за мертвыми.

Ублюдок!

Иногда бывают вспышки. Вот ты лежишь, запрокинув голову, а вот уже твой кулак болит от удара по носу. Белые костяшки пачкаются красным. Шум в ушах. Прежде чем я начинаю понимать, что произошло, слышу крики. Том и Степан оттаскивают меня и валят на мешки.

– Мудак! – кричит Лев, хлюпая сквозь ладонь кровью.

– Не лезь не в свое дело, кретин, – ору я, сквозь плечи Томаша и Степана.

– А в чем дело? – спрашивает Степан.

– Иди лучше лед из морозильника принеси, – говорит Томаш, – остынь Марат. Что за сцены?

– Я тебе это припомню, – шипит Лев.

– Не успеешь, Левчик, я ухожу.

Я развернулся и пошел прочь, Степан, вернувшийся со льдом, неуклюже посторонился. Больше всего мне хотелось врезать ему, прикончить кого-нибудь. Прикончить этого ублюдка Льва. Ублюдок! Ублюдок! Ублюдок! Я не позволю никому смеяться мне в лицо.

Но опять это липкое чувство растекается по легким. Сжимая их, щипая глаза. Рой мыслей больно кружиться в голове.

Нельзя иметь слабости. Не успеешь и оглянуться, как окружающие макнут тебя в них.

Я дома. Так нельзя сказать про мои ощущения, это скорее констатация факта. Я сижу, сгорбившись за столом и запустив волосы в кудри. От волнения у меня всегда жутко болит живот. Это невыносимо, может скрутить в любой момент от какого-нибудь нелепого страха. Сейчас перед глазами стоят эта сегодняшняя сцена с Ирой и ноги, бьющие меня. Как помочь Ире? Почему он обернулся? Как не думать об этом? А если думать, то что с эти делать? Родители всегда говорят быть взрослым, но никто никогда не рассказывает, как решать проблемы. Когда они приходят, ты остаешься один на один с ними и со своей совестью.

Одиноко в темноте светит настольная лампа, окутывая меня в рыжеватую капсулу.

Нужно делать уроки. У меня и так последнее время были проблемы в школе, если узнает отец, они переползут и домой.

Так. Математика. Я смотрю на нее, она смотрит на меня. И снова меня переламывает боль в животе. «Психосоматика», – думаю я. И эта мысль горохом рассыпается в моей пустой голове.

Зажмуриваю глаза. Совсем скоро меня уносит далеко-далеко от чертовой комнаты.

Он сидит рядом со мной на скамейке. Я чувствую тепло его тела, запах шампуня и табака. Мне страшно поворачивать голову, вдруг его образ пропадет, но он не пропадает. Я вижу его очаровательную улыбку, прищуренные глаза.

– Марат…

– Т-ш-ш

Он чуть наклоняется и нежно целует меня теплыми и упругими губами. Сердце бешено колотится в груди и все внутри наполняется легкими пузырьками счастья. Можно ли умереть от блаженства?

– Алексей!

Все тело прошибает дрожью. Я вскакиваю со стула. Отец. И голос у него явно не дружелюбный.

– Алексей!

Он заходит в комнату. Развязанный галстук висит на шее и волосы взъерошены – плохой знак.

– Спишь? Спишь, мерзавец!?

– Па…

– Заткнись! Какого хрена мне звонят из школы и жалуются на твои оценки?