Юрий Гнездиловых - Захват

Кто-то из моих соколков думает: богатство не скарб, нажитый горбом, не казна в скарбнице, а некая цель, внутренняя, знать бы какая, вроде путеводной звезды, – пробормотал корабельщик, вскидывая взор на гребцов: – Нечего блажить, потрудись. Лутсего не будет, зятек… бегатель, – ввернул мореходец и, легонько вздохнув, больше для себя, произнес: – Главное: утек, али нет из дому – здоровье души.

– Но, – изговорил собеседник, попытавшись на миг в слышанном хоть что-то понять.

«Умница; схватил на лету, даром что с лица простоват!.. В точности как Ерш, Тимофеюшко, – подумал Степан; мга, виделось, частично растаяв отступала к воде. – Надо бы его возбудити», – промелькнуло в мозгу плавателя, как перевел взгляд с призрака лодьи на артель. – Остробородый, выговорив что-то задвигался, протяжно взмычал; видывавший всякие виды, порыжелый треух спящего, покинув главу переместился к ногам. Снова полегла тишина.

Вскоре навестивший артель юнец островитянин откланялся – покликав дружка, посвистом ушел восвояси. Кошкин, отойдя от товарищей возжег костерок.

«Ну, П-палка: перебрался под сокола! Каков молодец! В общем, хорошо получилось; не пропали труды… Слава тебе, Господи – явь». – Остробородый, пробудясь потянулся, хмыкнул, стряхивая сонную одурь огляделся окрест.

Эк-кой же препакостный сон: чем-то похожего на брата колотили пистолью – по главе, по главе! Схожий на братеника, Палку дергался, поматывал ею, точно балаганный плясец, он, Васька силился бедняге помочь, тот падал на колена, вздымался – молотьба продолжалась… Преодолев немочь сделавшихся ватными рук, в знании что спит, ухватил склизкий от руды санапал и, попытавшись проснуться плотно сомкнул веки, тут же, в одночасье расплющил – и, таки удалось: в следующий миг пробудился. Думалось, вот-вот разорвется или выскочит вон, с перенапряжения сердце, чуемое, но обошлось… Жив! Ну и чудеса в решете.

Васька взглянул на руки: да нет, не в крови. Где ж треух? Вонде; отложился к ногам… цел.

В Красном, бывало, в молодости он развлекался тем, что, записав на бумагу истолковывал сны; то ж, по красногорской привычке, въевшейся до мозга костей, захоронясь от жены, Анницы проделывал в Новгороде – и вот теперь, как новоявленный гость морепроходец Офонасей, тверитин вписывает в приобретенный летошне по случаю в Риге, за морем походный дневник виденное ими в пути. – Васька, различив сквозь туман правобережье похмыкал: – Почему бы и нет? Самая пора настрочить то, как обошли бисюкарню, да и сон – не пустяк. Только бы старшой не узрел; сердится. Писать, не писать? Боязно, и, с тем наряду некоторый зуд обуял. Спробуем; того и гляди пальцы, – пронеслось в голове сами заберутся в дневник… Где же то? Не выйдет; ну да: скрылась мореходная книжка!.. Вонде. Забралась под кожух.

Вытащив подённые записи, пловец оглянулся и, пока не забылось лётом изложил в дневнике ставшее тускнеть и сменяться окружным сновидение и тут же вослед оное, как мог объяснил:

«Грамотно выходит! Эге ж. Сонный пистолет, самопал, – проговорилось в душе, – образно – крутая судьба, сиречь богоданная женушка, Степанова дщерь, иже, оказалось – не дар, но исподнебесный удар, божий, балаганной плясец, коего лупили стволом по голове – аз, Васька, Сокол, многотерпеливый супруг. Бить Анне Ваську до скончания века, или до случайной загибели кого-то из них… Ест поедом, вернее сказать».

– Благодарю, Господи, за все что ниспосылавши! Идет, старикан… тесть, – пробормотал новгородец, убирая дневник. – Досыть на сегодня. – «А что: складно получилось. Ей-ей. Всё происходило как в жизни. Так!.. Но почему, почему тот, во сне смахивал на Кречета, Палку?! Странно», – заключил про себя.

О том как обошли бисюкарню предпочел не писать.

Сон, произвелось на уме был, определенно навеян усталью, отчасти прошедшей, мгою и, быть может остатком страха потерять берега в час как опустился туман, видом окружающей местности, закутанной в мрак – островом с рухлявой церковкою, – подумал гребец; с тем, немаловажной причиною недавнего бреда видится, в ряду остальных давешний приход рыбачка, именем Юрейко, туземца: родину, Поневье напомнил. Можно ли сравнить с животою на Великой Руси? Трудно веселиться в зятьях; сходное – когда пистолетят. Он, Васька, бывший красногорец железодел, съехавший в Калинку, под город, а теперь, во купцах, яко бы ничей-никакой думал о своем положении, порою во сне!..

Кошкин говорит: рыбачок только что убрался… Увы! как не жаль: мог бы, расспросив безрукавого побольше узнать. Как он там хозяйствует, Палка?

Ну и бесовщина! А то ж. Чуть было и сам не схватил по голове – спасся лишь, единственно тем, что удалось пробудиться.

Что это?.. Похоже, действительность.

– Недужеешь? Хвор? Ась? – переспросил судовщик.

– Нет, здоров.

– Ой ли? – усомнился купец: – Выглядишь – как будто подмок, альбо схлопотал цем-то, без вины по башке.

– Аз??!

– Да, да. Кто ж ессё, – промолвил старшой, думая будить остальных.

– Правда? Пистоле… неуже… Вот как! – подивился гребец.

Васька, прикоснувшись ко лбу недоумённо похмыкал: «Так-таки – досталось? А что: может быть… Начальствам виднее», – промелькнуло в мозгу – и пока, чтобы не казаться больным тщетно вымучивал улыбку некто неотчетливо слышимый в глуби естества проговорил: «Не в радость тобе, Сокол промена мест!»

«Как бы то, судьба переехала телегою-от, с тем, как переехал на Русь; тяжко веселиться в зятьях!.. Ну и сон», – с горечью подумал пловец.

Вскоре приударили в весла, и затем, покосившаяся в сторону брега, к полночи (где все еще вис, кроя бисюкарню туман) утлая, уже без креста церковка Крестовского острова пропала в дали. Позже ее или разберут на дрова или же исчезнет со временем сама по себе, остров, на котором стояла нарекут по-иному, а пока что сие тронутое гнилью молитвище, мелькнуло у Васьки – памятник былой принадлежности отпавших на Свию, некогда русийских земель.

Двигаясь полуденным брегом проминовали Каменный, затем, по дуге, петлями – Березовый остров, по старинке – Фомин, и, обойдя оконечность, затруднившую ход множеством придонных камней выгребли в Большую Неву. Сзади, осветляемый солнцем воскурился дымок, выдав деревеньку Вигору, справа, за двором Одинцовых, коло самой воды взвиделся кирпичный завод.

Мгу сдуло. Ветряки на мысу – мельницы Березова острова, отметил старшой стали на глазах оживать.

Судно, развернувшись пошло вдоль правобережья на всход.

«Ветрено!.. Не так, чтобы очень, но-таки порядком свежит. Море-окиян, да и только. Ну и широта! О-го-го. – Вершин, передернув плечами походя поправил сползавший на затылок треух, мельком оглядел окоем. – Даже то и в шапке не жарко, – шевельнулось в мозгу. – Прямо хоть влезай в кожуха».