Альманах - Альманах «Российский колокол» №1 2020

И ты срываешь звезды, как ранеты,
Сиянье сердца отдаешь взаймы,
И сам себе ты кажешься планетой,
Преображенной таинством зимы.

Поведает о тишине мне точно вечер
В чарующей морозной дымке сна.
И никнут голоса, и умолкают речи,
И первозданность днесь обнажена.

…Снова мчишься по этой трассе,
Ты, затерянный в техночасе.
От Кабула до Джелалабада —
Снова дернуть за ручку Ада…
…А по правую руку – река
Изумрудной свивается лентой…
Сколько братьев моих на века
Ты сокрыла в объятьях смерти…
…Этих скал зубы-кашалоты
Сколько срезали здесь пехоты!..
…Из-за каждой сопки, вершины
Смерть глядела на побратимов…
…А вдоль трассы – оливки, orange…
Я вкушаю горькую горечь.
…А дорога всё дальше мчится,
Моя память рекой струится…
…А вот там, за тем перевалом,
Наши без вести скрылись капралы…
…Горька память восьмидесятых!
Сколько ж стежек тут невозвратных —
В этой дивной стране, Афгани!..
Эвкалиптово свет дурманит…

Где горы свой мерный творят звукоряд,
Где орли привольно ширяют
И вьется кимвалов раскованный лад,
Просторы собой обнимая…
Там дивный Захария Богу служил,
В предвестии Нова Завета,
И Богу во всём этот муж угодил
Сукупно с женой Лисаветой.
И дом их вон там, на вершине, стоял
Среди кипарисов, да лилий,
Да кактусов, да разноцветия трав…
И был он во всём изобилен.
Лишь скорбью объята благая чета
В свершении лет благодатном:
Им Бог не послал в утешенье дитя,
А лета склонились к закату.
Когда же Захария в храме кадил,
Творя по обычаю чрЕду,
Тут ангел его посещеньем почтил,
О сына рожденье поведал,
Но тот не поверил: он был человек —
Хоть праведен, немощью мечен.
И тотчас сомкнулись у старца уста,
И стихли в устах его речи:
Он нем был до мига блаженна, пока
Младенец, презревши закон естества,
Родился – ниспали тут узы отца!..
«Ему Иоанн будет имя!» – сей рек,
Вещал о Пророке он свету.

Перебирая травы, словно четки,
Вставало солнце над землей родной.
Луга, дубравы, все в алмазных блестках,
Молились, отражаясь красотой.

И псалмопенье над водой парило,
Скользил луч света, в зелени роясь.
…Листалась Книга тайн неторопливо;
Веков искрилась радужная вязь.

Кони Пржевальского на небосклоне —
Стражи земные – небесные «зоны».
Кони Пржевальского ночью заржали,
Зарево-пламя трикраты вещали.

Вздыбился лес вековечными кронами;
Звезды от жара здесь стали холодными…
Зиждились села крестораспятием.
В сечи жестокой гинула братия.

Гинула рать за Адамов тот грех,
Что и доселе вершит человек,
Грех преслушания отчей любви —
И утопает планета в крови!..

Сеятель вышел в час сеять недобрый
Чуждое зерно в почву дородну;
Сеял пшеницу, взошел лишь… чернобыль…
Зычно заржали крылатые кони!

Августа зов из палат этих атомных,
С пущей болот, с недоведомых чащей,
Что не уловит пылкий взгляд сталкера…
…На небосклоне кони Пржевальского.

Кони Пржевальского в злате-сапфире —
Зов к нам, земным, из незримого мира.

Он – слиток стонов, визгов, брязга стали…
Он на посту – довечный рядовой;
Его коренья кровью пропитались,
не лишь отцовской, верно, и чужой.

О, эти листья! Боли и страданий
На целый свет хватило бы – с лихвой!
А он шумит весной надежд и счастья…
Детишек смех под кроной той густой!

«Пантеры», «Тигры» зубы изломали
Об эти вековые дерева.
На островке средь Волги-океана
Тщеславцев смерть тут лютая нашла!..

Свидетель, самовидец тех баталий,
Что их умом постигнуть не дано…
Потомкам шелестит во назиданье:
«Война, ребята, – страшное кино!»

Он пережил младых своих героев…
…И матерей, взлелеявших сынов…

И он стоит в зеленом вечном строе,
Как Вера, и Надежда, и Любовь!

Тесно Предславе, тесно – не в тереме ее место,
Летит сердечко Предславы
от гордости княжьей, от славы.
Колокол птицей бьется – сердце вдогонку рвется,
Летит над лугом Предслава —
не в княжьих хоромах слава!
Буду Господня невеста, в тереме – ох как тесно…
Светит луна в окошко, спит на коленях кошка —
Девочка княжьего рода мыслит о судьбах народа.
Распри, вражда и зависть бедную Русь терзают,
Нет средь князей мира – плачут иконы миром.
Свеча в уголке теплится —
не спится Предславе, не спится.
Люди забыли Бога, знают о Нем немного.
Книги о Нем вещают, да только – кто их читает?
Книгу – ученья зелье! – пишет монах в своей келье,
Сколько свечей растает, прежде чем книга восстанет?
Сколько звезд растворится, прежде чем книга случится?
Сколько снегов ручьями, прежде чем книга с нами?
Буду и я, Предслава, книгу всей жизнью славить,
Слово о Спасе нашем всех драгоценностей краше,
Шуб соболиных, нарядов мне, Предславе, не надо,
Травы, цветы, небо синее – вот он, наряд Евфросинии,
Черное платье к месту – буду Христовой невестой!
Свеча в поставце мерцает, кусок бересты венчает,
Пишет Предслава, пишет, слово сердечком слышит:
Бог – Он везде, Он с нами – дышит в груди псалмами,
Дышит молитвой горячей прямо в души незрячие.
Векам от света больно: – Довольно нам тьмы! Довольно!
Глаза только сердце откроет, то, что наполнено болью
О муках Христа смертных, о нас – заблудших, неверных…
Светит луна в окошко, спит на лежанке кошка.
Девочка княжьего рода станет защитой народа.
Ночь упала на Полоцк, в небе – грозы сполохи.
Время пришло решиться из терема в ночь пуститься,
Из терема в свет отправиться,
из терема в келью. Справится?
Сердце тревожно бьется, Предслава в ночи несется.
Конь, закусив удила, ветром непобедимым
Несет ее к тетке Романе – от княжеской славы к брани,
К брани, что в сердце ведется,
не на смерть – а на жизнь бьется
Молитва с полчищем ночи.
Страшно Предславе? Очень…
Не спит монастырь, сражается,
Псалтырь день и ночь читается.
Тревожно Романе на сердце.
Вдруг – скрипнула в келье дверца:
– Кто там? – Тень у порога – девочка. Лет немного.
Мокрое платье, расшитое золотом и аксамитами.
Пламя свечи приблизила – глаза в пол-лица увидела.
– Предслава? Ты ли? Душа моя! Зачем здесь? Ночью?
– Ушла я! От мира, от плена постылого,
от жениха немилого —
Буду Божьей невестой. В тереме ох как тесно!