Сергей Семеркин - Пока королева спит

Кстати, если теперь приглядеться на раскрашенный фасад нашего дома, то среди котов, крокодилов и драконов можно было найти и автопортреты художников. Коты были любимой темой Художника (вообще-то его настоящеё имя Дима, но все зовут Художником – не знаю, почему и не хочу знать, меня же называют Боцманом, хотя я никогда не ходил в рейс на чем-либо с парусами или без). А наш магистр Маркел – так его и растак! – любил котов в целом и их рисунки в частности, и самой выгодной шабашкой считалось получить заказ на портрет его очередного любимца или очередной любимицы. К чести Художника надо сказать, что для Маркела он котов ни разу не рисовал. Кому угодно рисовал за просто так, а магистру – ни за какие деньги. Это он так протестовал против запрета…

– Дядя художник, раскрась моего змея! – кричал карапуз ростом с большую кеглю для боулинга, и своим криком сбил меня с мысли.

– И мне, и мне! – вопил ещё один пузырь (пузырями я называю всяких карапузов, которые не могут ещё самостоятельно делать змеев). Правда некоторые взрослые даже очень высокие и мудрые тоже не могут делать змеев, но мы же с вами не обращаем внимания на всяких дремучих личностей? И без них в мире полно скуки. Пацаны более старшего возраста, то есть уже не пузыри, держались достойнее, старались казаться весомее и не мешали художникам рисовать лиловых крокодилов. Среди подростков выделялся и мой знакомый по прозвищу Шкет, он умел плеваться сквозь зубы и имел ещё одно неоспоримое достоинство: открытая ему тайна ни при каких обстоятельствах не доходила до ушей серой стражи – а это дорогого стоит в неласковом городе Риме, который когда-то назывался Лас-Кой.

– Привет, Боцман! – поприветствовал меня Шкет.

– Мочи корягу! – сказал я и протянул ему свою пятерню.

Сначала «коряга» утонула, потом «краб» убежал, но после известных махинаций с рукопожатием, его ладонь утонула в моей, но он все равно приложил все усилия, чтобы рукопожатие не было медузоподобным, ведь ещё мудрецы древности говорили: не доверяй людям, у которых холодные и вялые руки.

– Сегодня? – спросил Шкет и подмигнул мне так, чтобы этого никто кроме меня не видел.

– Если жена отпустит.

Это были несекретные пароли. Шкет поинтересовался у меня: будем ли мы запускать сегодня ночью змеев, а я ответил: обязательно будем. Эльза могла запретить мне многое, но только не змеев, она знала – для меня это важно.

– Ты теперь живешь в доме с котами, – объявил Шкет.

– И крокодилами с драконами – целый зоопарк! – уточнил я. – Одних ползунков мне было мало, но это на один день.

– Ясное дело.

Дело действительно было ясным: держать в доме ползунков, как и цветные краски, тоже было дурным тоном и считалось предосудительным у знати. Я как сторож шлюза «элиту» нашего столичного общества не интересовал, поэтому мог себе позволить лицезреть в моем доме тех, кого я хочу, а не тех, кого считается приличным принимать. И не беда, что цветные коты, крокодилы и драконы проживут лишь один день – спецы кисточек нарисуют ещё. После того как Художник закончил роспись змеев для детворы, он кивнул в сторону чердака. Я тоже кивнул в ту стороны – так мы договорились. Оставив своих благоверных на кухне готовить амброзию и перемывать наши косточки, мы поднялись по скрипучей лестнице и выбрались на крышу. Художник закурил и стал пускать кольца, а я посмотрел на дым и упругие обручи из него, и вычислил – откуда ветер дует… а когда сориентировался, то сел с наветренной стороны к Димону – я не люблю вонь табачного дыма, а тем более дыма не совсем табачного. Но, видимо, тяжело рисовать синих котов с лиловыми крокодилами и жёлтыми драконами без допинга и поэтому он позволил себе это маленькое и абсолютно противозаконное в наших краях удовольствие.

– Не женился ещё? – задал я "трудный" для Художника вопрос.

– Не дождётесь!

– Я-то не жду, а вот Эльза давно мечтает поженить тебя и Веру.

– Два гения в одной семье – это слишком много.

– Ну, мы же живем… – протянул я многозначительно и мы расхохотались.

– Будешь сегодня запускать змеев с пацанами? – в свою очередь задал вопрос Художник, коснувшись уже "трудной" для меня темы.

– Ага.

– Не надоело?

– Нет смысла запускать змеев, но нет смысла их и не запускать.

На самом деле для нас не было трудных тем, и в этом мы были похожи, пожалуй, это было единственное, в чем мы были похожи.

– Тебе надо покурить, – художник предложил мне трубку из красного дерева, собственноручно вырезанную и украшенную резьбой.

– Уж лучше я напьюсь и меня посадят, чем накурюсь и меня повесят.

Надо сказать, что за курение табака в нашем королевстве положен немалый штраф, а за курения не табака – виселица, но без штрафа (и пусть ваши извилины пощупают разницу), считается, что два раза наказывать за одно и то же нельзя – у нас эра гуманизма и этого… как его… человеколюбия.

– Ты улетишь от палача, – сказал он и сделал очередную затяжку.

– Почему-то это пока никому не удалось.

– Кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста! – донесся снизу ангельский голосок Эльзы.

– Семь секунд! – прокричал я, но пришли мы значительно позже к полуобеду или полуужину, за что и получили нагоняй.

К еде присоединился Малыш – кот художников или художнический кот. Весил он со среднюю собаку, но был меньше, а значит удельно-тяжелее. Любимым его занятием было клянчить еду. Он всегда ходил за художниками (в смысле принадлежности) и чуть позади них (в смысле относительно местоположения), как бы отдельно. Как только на горизонте показывалась что-то съестное с его точки зрения, он спрыгивал с солнечного лучика – а путешествовать на своих четырех лапах ему было слишком утомительно, – и отбирал свою законную десятину. К тому же Малыш мог разговаривать. Для этого достаточно было заглянуть к нему в жёлтые глаза и не мигать некоторое время. Потом к вам приходило ясное и недвусмысленное понимание того, что Малышу жизненно важно поесть именно сейчас, иначе это доброе и беззащитное создание умрет с голодухи, причём прямо на ваших руках, которые уже онемели держать такую мохнатую тушу. Обычно после этого люди понимали, что Малыш – кот говорящий и больше с ним не разговаривали, чтобы не перенапрягаться. И конечно несли коту всё, что могли найти в закромах.

Умяв нехилую порцию жрачки, этот представитель гордой породы кошачьих вымогателей осоловелым взглядом окинул гнездо ползунков и решил их не трогать. Так происходило каждый раз, когда он сваливался в нашем доме на постой (иначе бы я его на порог не пустил) и поэтому все ползунки у нас до сих пор живы (с другой стороны и Малыш до сих пор жив). Сладко почивал он там, где падал, а приземлялся там, где ему надоедало жрать. В этот раз Малыш растянулся в углу гостиной на коврике под цвет своей шерсти: белая туша на белом ковре, а коричневые лапы доставали до темных некрашеных досок пола, усища левого борта торчат по-военному в потолок, но никакого беспокойства ползункам не доставляют. Даже наоборот, жители верхатуры устроили шубуршащий хоровод вокруг спящего – а значит, без всякого сомнения, доброго – Малыша.