Марина Роземанн - Просто Чудо

– Даже так? – откликнулся Ходиков без энтузиазма, – Ну-ну… А если без красивых вводных фраз?

– Пусть не я колесо истории изобрел, – провозгласил Шутов, – Но по-настоящему крутиться его – я заставлю!

Сан Саныч отлепил руки от стола поднял их рывком вверх, как бы давая гостю понять, что аудиенция окончена. Но гость жест этот проигнорировал.

– Извольте же ознакомиться, – сказал он, развязывая заскорузлые тесемки на своей папке, – Полюбуйтесь! Перед вами – «Машина Времени»! Усовершенствованная модель!

Сан Саныч вздрогнул и направил на посетителя яснее ясного взгляд. Тот самый хорошо отшлифованный и отточенный взгляд, которым во всех патентных ведомствах мира встречают специалистов по вечным двигателям, философским камням и «машинам времени».

– Да не псих я, не псих! – тут же прочитал несложную Сан Саныча мысль академик Шутов, – Меня к вам сам Главный направил.

И он своим длинным, ракетообразным пальцем указал на линялый от времени и пыли потолок Ходиковского кабинета.

– Вся фишка в том, – подмигнул он при этом со значением, – Что мой проект не идет вразрез ни с одним из общепринятых законов физики. Напротив. Изобретенная мною «Машина Времени» не имеет ничего общего с дешевыми антинаучными фантазиями Верна, Уэллса, Лема и прочих безграмотных господ новейшего времени, заполняющими не только Голливуд, но и все киностудии мира своей неугомонной халтурой. Что касается ожидаемого КПД моей машины – то он огромен. На сегодняшний день – практически неизмерим. Хозяйственная выгода от него будет измеряться в мириадах долларов. О рублях и человеко-часах – и говорить страшно. Таких цифр ни сегодняшняя математика, ни тем более – сегодняшняя история пока не знают. Пока не знают… Пока…

Сан Саныч перевел взгляд на разлапистую папку у себя на столе. Содержимое ее в часы своего рабочего времени, в дни своей уже немолодой, к пенсионному итогу подбирающейся жизни обратил. Вздохнул протяжно.

– Работа вам, Сан Саныч, и впрямь предстоит серьезная, – прочитал его мысль изобретатель, – Хотите, я вам для вашего же облегчения весь мой проект на пальцах изложу? Прямо тут же. Не сходя с места. Вы позволите?

И не дождавшись позволения, изобретатель «машины времени» новейшего образца вертанул узким своим сложно приталенным телом и присел на сваленной в углу Ходиковского кабинета груде исписанной и исчерканной бумаги. Тощую ногу на ногу возложил, обнажив при этом безволосые плоские икры и, под цвет галстука интересные свои, в модных космических разводах носки.

– Значит так, – заговорил он доходчивым, без особой ученой зауми голосом, – Как приметил еще старик Эйнштейн: время – весьма тривиальная штука. Ну как расписание, что ли, автобуса. Изменить его нам – раз плюнуть. Перекраивать время, сжимать его, разжимать, гнуть во все стороны, крутить, выворачивать наизнанку – решение всех этих задачек вполне уже в наших современных силах. Бесспорным доказательством этого факта является так называемый «парадокс близнецов». Вы конечно же, слыхали про таких, Александр Александрович, двух братов-акробатов? Впрочем, любой, даже самый нерадивый школьник с ними знаком.

Сан Саныч мотнул головой, будто отгоняя муху.

– Представьте себе: один из братьев-близнецов на хорошей скорости и всерьез отчалил в космос, – заговорил дальше изобретатель, пытаясь заинтересовать Ходикова неприлично тривиальными для хоть и давнего, но все-таки физтеховского выпускника фактами, – Как вы думаете, в каком состоянии застанет он по возвращении своего брата?

Сан Саныч сердито шевельнул бровями и с решительностью ответил:

– Соскучившимся…

Академик поелозил по шее кадыком и снисходительно улыбнулся.

– При возвращении домой, – мягко уточнил он, – Брат-космонавт, парнишка еще с цветением юности на лице и в теле, застанет своего домоседа-братца уже глубочайшим стариком. Если вообще застанет…

– Ух ты! – притворно изумился общеизвестной для любого физика истине Сан Саныч, чувствуя однако, как от непостижимых скоростей и классических космических чудес, да еще и под самый конец рабочего дня у него начинает ломить в висках, – Бедняга… Так ведь лучше ж ему было тогда вообще не возвращаться. А что случилось с его женой? С семьей его, не знаете?…

Но академик-изобретатель ернического тона его не заметил. Или только сделал вид, что не заметил.

– Не в семье тут, Сан Саныч, дело! – вскикнул он и взмахнул длинной, узкой ладонью, – И не в жене, а в принципе! И, конечно же, в тех великих возможностях, которые нам предоставляет время, данное каждому из нас в объективное ощущение!

– Ну-ну… – покачал головой Ходиков и снова посмотрел на часы, как бы зовя их себе в подмогу.

– Не менее интересен также и пример с так называемыми «пионами», – не унимался академик Шутов, – Нет, не цветами, конечно, а теми мельчайшими частицами, что по-нашему, по-научному еще принято называть пи-мезонами. Малюсенькими такими козявками. Частицами, имеющими промежуточную между протоном и электроном массой…

«Он, никак, эту свою вводную речь в детском саду каком-нибудь репетировал…» – подумал было Сан Саныч. Мысль о детском садике привела его к внучке Олечке, а там уж – и к Дусе, любимой жене его. – «Как это они там без него? Справляются?…»

Сан Саныч мягко, с нежно мечтательным чувством улыбнулся.

Окрыленный этой его неземной улыбкой, академик Шутов еще больше оживился, дальше, стремительнее полетел с описанием своего проекта.

– Основная трудность, с которой сталкивается любой ученый, работающий с пионами, – признался он, – это их досадная недолговечность. Средняя продолжительность жизни одного пиона короче одной двухсотмиллионной доли секунды. При помощи же всё той же Эйнштейновой теории относительности жизнь этой мелюзги можно существенно продлить. Достаточно сунуть пион в ускоритель и придать ему высокую, близкую к скорости света скорость. И только. Делов-то. При такой скорости время жизни как пионов, так и того, выстреленного в космос близнеца растягивается, и средняя продолжительность их жизни увеличится по крайней мере в десять раз! В этом случае, как мы видим, ускорители выступают уже в качестве машин времени для самых, как говорится, маленьких. А если при этом сила гравитации и скорость вращения массы достаточно велики, то тогда становится уже возможным перегибать и искривлять параметры как пространства, так и времени до степени их полного обращения. В этих поворотных зонах пространства и времени появится тогда вполне реальная возможность передвигаться как в пространстве, так и во времени, то есть, – по дням и часам – точно так же, как по верстам и метрам – взад-вперед, вправо-влево, вверх-вниз и так далее – до бесконечности…