Андрей Кокоулин - Настя и кроличья лапка / Остров / Мазок. Три повести

Они зависли в кафе часов на пять, съели на двоих пять чизкейков, три порции греческого салата и выпили восемь чашек кофе (две из них – с ликером). Подруга, красивая, платиновая блондинка, не обделенная ни мужским вниманием, ни, что гораздо примечательнее при ее красоте, умом, ковыряя ложечкой чизкейк, спрашивала у Насти, в чем, собственно, состоит жизнь. Должна она себя ограничивать или не должна. Может она себе позволить слегка расслабиться или нет.

– Смотри, – говорила она, – есть мой Тема. Хороший муж, замечательный отец. Но мы, понимаешь, слегка остыли друг к другу. У него дел по горло, поднимает второй магазин, поставщики, персонал, кредитная линия, он с Антошкой раз в неделю нормально пообщаться может.

– А с тобой? – спросила Настя.

Подруга издала горловой звук.

– Два. Два раза в неделю. И то я или засыпаю, или мы ужинаем, или он мне рассказывает из туалета, какими богатыми мы будем через два или три года. Потом что-то про китайские товары, перевозчиков, бизнес-план, какое-то ква-ква…

– Ква-ква?

– Ну, чтобы карты принимать платежные.

– Эквайринг?

– Наверное. Да, это самое. Язык сломать можно. Ква-квайринг. Это занимает его больше, чем я. И понимаешь, я ощущаю, что он видит во мне уже не женщину, не жену, а слушателя, что моя функция – в нужный момент сказать: «Темушка, как я тобой горжусь!». И поцеловать. В лоб.

– Но он с тобой, а не с кем-то еще.

Подруга грустно улыбнулась.

– Это да. И у нас даже бывает секс. Но, знаешь, я все больше думаю, должна ли я хранить Теме верность? У него дела, магазины, сотрудники и друзья, а у меня, по сути, только старый багаж, с детства, со школы, ты, Привалова Лидка и мама. И иногда двоюродная сестра.

– И триста друзей «ВКонтакте».

– Разве это друзья? Это так, скрасить время. А тут, представь, неожиданно всплыл Тимур Солодовский. Помнишь, в седьмом классе сидел за две парты от меня? Потом родители его переехали в Харьков.

Настя помотала головой.

– Не помню.

– Светленький такой был. Ты, правда, тогда в Батарова была влюблена, может и не обратила внимания.

– Я?

Настя почувствовала, что густо краснеет. Оказывается, все знали тогда о ее чувствах, как она их ни прятала. Ох, казалось бы, когда это было-то? Больше десяти лет назад. А до сих пор в жар бросает. Батаров, Батаров, проморгал ты свое счастье, да.

– Ты, ты, – кивнула подруга, – и большинство девчонок класса. Даже я. А Солодовский таким шикарным блондином стал! Объявился, позвал меня в ресторан. Сказал, что был в меня влюблен.

– Да тебе все наши мальчишки записочки писали!

– А результат?

Подруга отодвинула пустое блюдце, скомкала салфетку. Ее ухоженные пальцы щелкнули в воздухе, подзывая официантку.

– Нет, понимаешь, – сказала она, наклоняясь и понижая голос, – Тему я люблю. И вышла я за него по любви и на перспективу. Теперь квартира есть, дача есть, две машины. Собственно, куда больше? Но Солодовский!

– Что? – спросила Настя.

Подошла официантка, девчонка лет восемнадцати с проколотой бровью, косой черно-зеленой челкой и фенечкой на запястье.

– Кофе с ликером, – попросила ее подруга.

– И мне, – сказала Настя.

– Хорошо.

Пустые блюдца и чашки переместились на поднос.

– Солодовский предлагает вспомнить молодость, – сказала подруга, глядя, как под стукоток каблуков официантка уходит к стойке. – А мне уже двадцать шесть… Представляешь, скоро будет тридцать.

– И что, ты хочешь завести интрижку? – спросила Настя.

– Я думаю, это судьба, – серьезно сказала подруга. – На одном сайте так и написано: «Не думайте, будто все, что с вами происходит, является проявлением случайных, хаотических сил. Нет, это целенаправленное воздействие Абсолюта, программа вашего развития в этом мире». Кажется, мне просто суждено встретиться с Солодовским.

– А может наоборот?

– В смысле?

Официантка поставила перед ними две чашки кофе.

– Приятного аппетита.

– Счет, пожалуйста, – сказала Настя.

Подруга бросила взгляд на часы в телефоне.

– Ой, точно, Тошку уже пора от мамы забирать. Заболтались мы, да? Так что ты говоришь про «наоборот»?

– Вдруг это испытание?

– Испытание?

– Ну, не судьба, а выбор? Когда можно сделать так и так. И от этого уже случится или одно, или другое. Встретишься ты с Солодовским – одно, не встретишься – другое.

– Ох, Настя! Что другое? То же самое останется, если не встречусь. Ну, ладно.

Подруга засобиралась, пряча в сумочку телефон, шарфик, пакетик с влажными салфетками для рук.

– У тебя-то как? – спросила она.

– У меня – планида, – сказала Настя.

– Чего-о?

– Ну, тоже судьба.

– Подцепила что ли кого-то?

– Уже месяц живем вместе, – сказала Настя.

– А я уж думала, что после Вовчика твоего, придурка, прости Господи, тебе все никак не собраться будет.

– Полтора года прошло.

– Да? Расскажешь мне как-нибудь? А то я побежала, Тошка ждет, – подруга чмокнула Настю в щеку. – Заплатишь за меня?

– Заплачу.

– Я тебе потом отдам.

Подруга подхватила с вешалки бежевый плащик. Уже в дверях она махнула рукой, улыбка поплыла за стекло, Настя махнула в ответ. Вот и поговорили о планиде.

Подошла официантка с папкой.

– Ваш счет.

По пути заскочив в круглосуточный магазин и удачно купив для Юрчика сырокопченую колбасу, сыр и бекон (не знаю, кто такой, но яичницу с беконом люби-ит!), Настя вернулась домой. Разложила покупки, протерла пыль в комнате, нашла за креслом Юрчиковы трусы и кинула их в стиральную машину. Вскипятила чайник. Ей даже удалось задремать перед телевизором, вполглаза глядя, как бравые американские парни воюют с американской же нечистью, медлительной, тупой и оттого вызывающей лишь жалость. Какие-то нестрашные пошли ужасы. Вот в ее время… Или это была комедия?

Вскинулась она оттого, что с экрана грянула, оглушив децибелами, реклама. Пум! Пам! Новые квартиры! Пентхаусы! Загородные коттеджи! Последние предложения! Скидка с каждого квадратного метра!

Морщась, она выловила на полу пульт. Палец вместо кнопки выключения перелистнул канал на областные новости. Среди осклизлой земли и прошлогодней стерни стоял полицейский «бобик», сзади к нему приткнулся фургон «скорой помощи». Молоденький полицейский в замызганной форме курил, глядя куда-то вдаль, на рыжий перелесок и обегающие его краем разбитой дороги электрические столбы.

В груди у Насти екнуло.

– Мы ведем наш репортаж, – проклюнулся звук, – из деревни Овчаровка. Здесь, в доме номер четыре по Старой улице…

Камера, мазнув по репортеру, по его мятой синей куртке с капюшоном, по неаккуратной растительности на худом лице, выбрала следующей целью неказистый, обветшалый дом за крашеным в зеленый цвет штакетником. С кривого, норовящего отделиться от дома крыльца как раз спускались санитары с носилками. Носилки бугрились неподвижным телом и были накрыты грязной, в желтоватых пятнах простыней.